Она не совсем чтобы вспоминала. Это было, как видение. Оно снова посетило ее…
На берегу глубокого лесного озера, которое носило романтическое название Хрустальное, стояло несколько загородных домов.
Был летний вечер, горячий и душный. Во всем пейзаже царили спокойствие и тишина. Ни одна волна не нарушала зеркальной поверхности озера. Гладь воды отражала темное ночное небо, усыпанное мириадами звезд; огромные старые деревья, которые росли по берегам; причалы, мостики, беседки и фонари, горевшие у входов в дома.
Возле причалов замерли лодки. На перилах, обкрученных электрическими проводами, легко покачивались маленькие фонарики, освещавшие некрашеные доски настила.
Вокруг была тишина и спокойствие.
Все дома в это время были пусты. Отдыхающие еще не приехали. И только в одном, старом деревянном доме, горел свет. Огромные окна светились, и оттуда слышались голоса. Голоса звучали все громче и громче, они переходили в нервные злые крики. С первого мгновения можно было понять, что в доме происходит ссора, и что эти ссоры бывают чуть ли не каждый день, настолько слова были обычными, заученными, а голоса и интонации, как бы заранее отрепетированными. Ссорились мужчина и женщина.
Если бы кто-нибудь заглянул в это время в большое окно гостиной, то он бы увидел мужчину около сорока лет в клетчатой ковбойской рубашке, и женщину немного моложе его, с растрепанными волосами и невыспанным лицом. Ее глаза покраснели от слез, руки дрожали. Она металась по комнате, временами останавливалась и с сожалением смотрела на свою дочь, тринадцатилетнюю девочку Тину, которая испуганно прижалась к стене, вслушиваясь в голоса взрослых.
— Убирайся отсюда, Тина! — кричала мать дочери. — Не связывайся с ним! Ты же видишь, он пьян. Джон, Джон, ну сколько можно пить? Ты портишь жизнь не только мне, ты портишь жизнь нашей дочери. Ты видишь, какой наш ребенок нервный. Она всего боится, шарахается от каждого звука. Прекрати пить!
— Это мое дело!
— Сколько раз ты обещал мне…
— Я не пьян, — упорствовал Джон.
— Если ты не бросишь пить, я уйду от тебя, угрожала ему миссис Шеферд.
— Может еще скажешь, что дочь заберешь с собой?
Джон наливался яростью.
— Я не оставлю ее с пьяницей.
Женщина прикрыла собой Тину.
— Убирайся! — рычал в ответ мужчина. — Убирайся! — Он рванул рубашку, пуговицы полетели в разные стороны, обнажив крепкую грудь. — Вы мне все надоели, надоели! Я уже в который раз вам повторяю, надоели, убирайтесь все. Это мой дом, я вас не желаю видеть.
— Джон, ты завтра все будешь видеть по-другому.
— Ты же знаешь, я люблю тебя и Тину, а вы сейчас только злите меня.
— Папа, я не верю, что ты любишь меня такой. Ты в самом деле пьян…
— И ты с ней заодно, дочка… Это она научила тебя ненавидеть отца?
От этих слов у девочки расширились от ужаса глаза. Она посмотрела на отца, потом перевела взгляд на мать. Но когда Тина увидела, как отец замахнулся и ударил мать по щеке, она резко бросилась защищать ее. Мать как бы отстранила девочку и подтолкнула к выходу. Тина, не долго думая, выскочила в коридор и прижалась к деревянной панели.
— Убирайтесь все! Убирайтесь! — уже в который раз кричал мужчина. — Вы не даете мне жить.
— Мы, мы тебя любим! — пробовала успокоить его женщина. — Джон, ты понимаешь, мы тебя любим. У тебя же есть дочь, хороший ребенок, послушный. Что ты делаешь, зачем ты доводишь нас до такого состояния?
— Аманда, я знаю, что ты мне изменяешь, я знаю.
— Джон, ты сошел с ума! Ты просто пьян! Успокойся. Ляг отдохни, поговорим об этом завтра.
— Ты мне изменяешь, я тебя убью. — Джон снова размахнулся и ударил женщину по щеке.
Глаза Аманды наполнились слезами. Она недоуменно смотрела на мужа и прикрывала лицо руками.
Но как всегда бывает у пьяных, внезапно настроение Джона изменилось. Он притянул жену к себе и стал грубо стягивать с ее плеча кофту.
— Что ты делаешь! — возмутилась Аманда. — Тут же ребенок!
— Я хочу развлекаться. Ты развлекаешься с другими, а со мной не хочешь? Да? — он встряхнул жену. — Мне говорили об этом. Все соседи знают и говорят.
— Это сплетни.
— Я знаю, что говорю.
— Зачем ты веришь другим, а мне не веришь?
— Мне хочется тебя именно сейчас, именно здесь, — Джон грубо пытался раздеть жену.
— Нас видит Тина…
— А мне плевать, ей можно смотреть, как ты развлекаешься с другими…
Аманда пробовала унять мужа, но тот все больше и больше распалялся.
— Я хочу развлекаться именно сейчас и именно здесь!
Если до этого Тина просто испуганно смотрела на отца, то теперь ее захлестнула волна ненависти.
— Я ненавижу тебя, папа, слышишь, ненавижу! — закричала Тина и выбежала из дома.
Спохватившись, Джон и Аманда Шеферды увидели закрытую дверь. Немного подумав, Джон бросился вдогонку за дочерью.
— Джон, останься, она немного походит, прийдет в себя и вернется, — сказала Аманда.
— Не учи меня, что делать и чего не делать, — Джон зло хлопнул дверью и выбежал на террасу.
Он осмотрелся, куда могла скрыться девочка.
Слезы заполняли глаза Тины, когда она выскочила на крыльцо дома. Она попыталась сосредоточиться, но это у нее не получилось. И тогда она стремглав бросилась по темной аллее к озеру. Она бежала среди низких кустов, ветви хлестали ее по лицу, она пробовала прикрыться руками, ноги сами несли ее к гулкому деревянному помосту, который метров на двадцать уходил в озеро. Вдогонку летел крик отца:
— Тина! Тина! Дочка, вернись. Тина! Я тебя люблю, вернись!
Джон, казалось, протрезвел.
Но Тина знала, что это ненадолго. Стоит помириться с ним, как он вновь начнет ссору.
— Я не верю тебе.
— Тина, я люблю и тебя и маму, вернись!
— Ты злой…
— Я больше не буду пить, я помирюсь с мамой, с тобой, мы будем жить вместе.
— Ненавижу, ненавижу, — шептала девочка, продолжая бежать.
Ее шаги гулким эхом отзывались в глухом ночном лесу. Изредка слышались вскрики ночных птиц, которые еще более усугубляли ее настроение, пугали и приводили в смятение детскую душу. Она знала, что мать никогда не изменяла отцу, что мать любит его, и она, тринадцатилетняя Тина тоже любит, но только тогда, когда он трезв и ласков с нею, когда он спокоен и мирен. А волны ненависти набегают на нее только в то время, когда он пьян и груб. Когда он бросает в стену стаканы с недопитым виски, переворачивает столы и ломает стулья. Тина боялась этих припадков ярости, она вся содрогалась, лишь только увидев отца со стаканом в руке.
Девочка в растерянности остановилась на конце причала, внизу плескалась черная как ночь вода. Отец уже бежал по гулкому причалу. Поняв, что деваться ей некуда, Тина вскочила в лодку, привязанную к свае, и лихорадочно принялась распутывать веревку. Пальцы ее не слушались, кожу царапал шершавый трос. Наконец, узел поддался, конец веревки плюхнулся в воду, и девочка, зло оттолкнувшись от сваи, отплыла метров на пять от причала.
