Роджер, широко ступая, вошел в воду, он погружался, приближаясь к лодке, глубже и глубже. И вот уже его пластиковая маска исчезла под водой. Томми с петлею в руках оглядывался по сторонам — откуда может вынырнуть страшный убийца. Он отвернул крышку с канистры и разлил бензин вокруг лодки, чиркнул спичкой — поджег его. Вокруг лодки заполыхал огонь. И вот из этого огня вынырнул мертвец — его истерзанная выстрелами куртка горела. От тяжелого удара лодка раскололась пополам. Но Томми успел набросить ему на шею петлю. Увлекаемый тяжелым камнем Роджер опускался в толщу воды, увлекая за собой Томми.
Мэги и дети с ужасом смотрели на разыгравшуюся на воде трагедию. Вода в кольце огня бурлила. Но вот она стихла, и на поверхности показалось безжизненное тело парня. Мэги бросилась к озеру, и как ни удерживали ее дети, поплыла к обломкам лодки — лишь только корма возвышалась над водой и винт мотора рассекал воздух.
Мэги обхватила Томми за шею, но тут убийца-мертвец дотянулся до ее ноги и сжал мертвой хваткой щиколотку, увлекая девушку под воду. Мэги била второй ногой по слизкой руке убийцы.
На какое-то мгновение ей удалось вырваться, и когда рука снова схватила ее за ногу, девушка уже держалась за лодочный мотор — корма еще оставалась на плаву. Она опустила бешено вращающийся винт в воду, корма закрутилась на месте, и острые лопасти винта ударили Роджера в грудь. Вода окрасилась кровью, убийца дергался, а лопасти отрывали от его тела куски гнилого мяса, крошили кости.
Наконец, Роджер затих и выпустил девушку. Мэги подтащила Томми к берегу. На прибрежном песке их обступили дети. Они с интересом смотрели, что делает их воспитательница. А Мэги, припав губами ко рту Томми, делала ему искусственное дыхание. Веки парня вздрогнули и глаза открылись.
— Ура! — закричали дети. — Он жив! Ты спасла его!
Томми закашлялся и приподнялся на локтях, сел, Мэги, зарыдав, припала к его груди. Парень, напрягая память, смотрел на полыхающие обломки лодки, на догорающий на воде бензин. Мотор лодки еще работал, и корма крутилась среди пламени.
— Наконец-то, все кончено, Мэги, слышишь, все кончено, — прошептал парень.
— Да, слышу. Но не могу поверить, что это конец.
— Мы остановили его. Роджер мертв. Он успокоился навсегда, и он больше никогда не будет сеять смерть, никогда больше не будет убивать…
Дети принялись радостно хлопать в ладоши и бегать вокруг сидящих на песке Мэги и Томми. Парень и девушка со слезами на глазах смотрели на детей, которых им удалось спасти, вырвать из рук безжалостного мертвеца-убийцы.
Невероятно раздутое тело мертвеца-убийцы Роджера, обвитое длинными водорослями, обвешенное рачками и водяными червями, облепленное пиявками, медленно колыхалось в глубине Хрустального озера, прикованное мощной цепью к тяжелому камню. Только пластиковая маска выглядела, как новая. Ее не брала ни плесень, ни гниль, ее не мог уничтожить ни огонь, ни вода. Роджер в оцепенении ожидал того времени, когда снова сможет подняться из глубин озера, когда какой-нибудь безумец снова призовет его, и он восстанет из мертвых, неся с собой смерть, убивая всех на своем пути.
Только неисправимый романтик мог назвать это озеро Хрустальным. Вековые ели обступили со всех сторон небольшое, акров на сто, озеро. Его вода никогда не была кристально прозрачной. Настоянная на опавших листьях и отмерших камышах, она пахла осенью и тоской.
В темной, как чай, воде изредка проносились стайки серебристых мальков, проплывал медлительный угорь. В прибрежных норах затаились темно-зеленые раки — любители падали.
Длинные водоросли извивались в подводных течениях, как волосы русалок. Невысказанная угроза исходила из этого лесного спокойствия.
Казалось, если кто-нибудь утонет в этом озере, то его никогда не вернет вода — его заберет и сольется с ним спокойствие. Вечное нерушимое спокойствие… Если только кто-нибудь не нарушит его.
…В самой глубокой впадине, по середине озера, таилась опасность, про которую и не подозревали его обитатели. Там, куда с трудом даже в самые солнечные дни проникал свет, неподвижно покачивался утопленник-убийца. Его тело, казалось, окаменело, застыло навсегда. Но эта безжизненность была обманчива — просто он ждал своего времени. Ждал когда позовут его, и он снова начнет убивать, не потому что он зол или жесток, просто всему в мире есть свое назначение: кто-то работает, кто-то помогает, кто-то развлекает других, а он должен убивать — не задумываясь, не вслушиваясь в мольбы…
Но это после, после того, как его позовут, а сейчас его полуразложившееся тело, еле прикрытое лохмотьями истлевшей куртки, мерно покачивалось в теплой летней воде, зловеще сверкал оскал пластиковой маски хоккейного вратаря, под которой скрывался местами прикрытый сгнившим мясом череп чудовища — Веселый Роджер, так знакомый по пиратскому флагу…
Дорога, ведущая от Детройта к лесным озерам, разворачивала пейзаж за пейзажем.
Небольшой еловый лес. Заброшенная крестьянская усадьба. Заросшее сорняками поле.
Тина смотрела в окно машины, проносящейся сквозь уже позолоченный предчувствием осени, но все еще летний пейзаж. Ее мать вела машину и молчала.
Тине надоело смотреть на сменяющиеся за окном виды, и она закрыла глаза. Она разговаривала сама с собой:
«Мне восемнадцать лет. Ну и что? — отвечала она сама себе. И что ты за них достигла? — Ничего. Твои сверстники уже знают кое-что о жизни, они собираются компаниями, весело проводят время. Ну и что, мне не интересны их забавы. Ясно, ты же чуть ли не полжизни провела в психиатрической клинике, ты же никогда не разговаривала с парнем твоих лет. Ну и что, доктор Круз многому научил меня, необязательно что-то пережить наяву, можно про это узнать из книг, из разговоров, я знаю больше, чем мои сверстники. Конечно, этот доктор сказал тебе, что ты особенная, что у тебя необыкновенный дар, но он никогда не избавит тебя от назойливых воспоминаний… Не надо! — кричала сама себе Тина. — Не напоминай) Нет, ты не убежишь от себя. Ты обречена вспоминать тот давний вечер множество раз, эти воспоминания не уйдут от тебя, не покинут. Так что смирись и вспомни».
Тина сжалась, но поняла, что от самой себя, от своих воспоминаний и в самом деле не спрятаться. Они не уйдут от нее, как тот чудесный дар, про который столько раз говорил доктор Круз.
Тина постаралась еще раз вспомнить, в самых точных подробностях, восстанавливая, прокручивая, как снятый на кинопленку, тот вечер, когда от нее навсегда ушел отец.
Она не совсем чтобы вспоминала. Это было, как видение. Оно снова посетило ее…
