— Все в порядке, — сказал он.
— Ты не стал спорить, что я бываю дурой.
Он засмеялся:
— Ты не любишь, когда я вру.
Я на миг уставилась на него, отвесив челюсть, и снова стала смотреть на дорогу.
— Ушам своим не верю, что ты такое сказал!
Он так захохотал, что наши руки запрыгали вверх-вниз по его ноге:
— Я сам не верю, — ответил он.
Но я не разозлилась. Если ты ведёшь себя по-идиотски с кем-то, кто тебе дорог, просто признай это, и проехали, чтобы больше не возвращаться.
Глава тридцать третья
На Пристани парковаться практически негде. Улочки узкие, и почти все — с булыжной мостовой. Туристов, конечно, привлекает, но изначально улицы предназначались для лошадей, а не автомобилей, и это сказывается. Возле «Запретного плода» нет парковки для сотрудников, потому что нет места. Пришлось парковать джип за квартал и идти пешком. Я не успела слишком приблизиться к кроваво-красной неоновой вывеске, как Натэниел взял меня за руку и повёл в переулок, о существовании которого я даже не подозревала. Нет, я знала, что этот переулок есть, я только не знала, куда он ведёт. Мне как-то не пришло в голову, что должен быть служебный вход для артистов, как в «Цирке проклятых».
Переулок — он переулок и есть, узкий, кривой, не такой чистый, как хотелось бы, плоховато освещённый и неприятный для моей клаустрофобии. Не катастрофично, просто напоминает, что переулок, где я могу коснуться обеих стен сразу, слишком узок, чтобы быть для меня уютным.
Я собиралась только забросить Натэниела в клуб и поехать на встречу с первым клиентом, но звонок по сотовому сильно облегчил мой график. Оказывается, встреча со вторым клиентом, который стал первым, отменяется. По словам Мэри, адвокат пояснил, что у него неожиданно возникла необходимость заняться делами другого клиента. Перевод: надо кого-то выручать из кутузки под залог. Не обязательно так, но почти наверняка. Я за годы насобачилась переводить слова адвокатов, хотя сама на адвокатском жаргоне не говорю. Жаргон придуман, чтобы посторонние не понимали, и с этой работой он справляется.
Итак, первый клиент в этот вечер у меня оказался в девять часов, и освободилось время проводить Натэниела в клуб и поговорить с Жан-Клодом. Бог свидетель, тем для разговора достаточно.
Вот так и получилось, что я шла по переулку, следуя за широкими плечами Натэниела — они чуть не задевали за стены. Дольф, наверное, здесь бы вообще не прошёл.
Натэниел замедлил шаг. Я не видела, что там перед ним, но по его позе поняла, что как-то там не так. Женские голоса, заведённые, высокие, вопили:
— Брэндон! Брэндон!
Он махнул им рукой и повернулся. Я увидела группу женщин на ступенях, ведущих к двери, над которой висела яркая лампа.
Я подалась к Натэниелу и почти шепнула:
— Почему мне кажется, что Брэндон — это ты? И полагается ли им здесь быть?
Он шепнул в ответ, улыбаясь и маша рукой женщинам, которые стали спускаться по ступеням, будто колеблясь, идти ли ему навстречу.
— Мой сценический псевдоним. Нет, не полагается. Охрана не должна сюда никого пускать.
Он направился им навстречу. Я поймала его за руку:
— Не лучше ли вернуться?
— Наверняка им нужен автограф или меня потрогать. Все должно быть нормально.
— Должно быть, — сказала я.
Он потрепал меня по руке:
— Скажи я тебе, что они не психованные тётки, я бы соврал. Но вряд ли они замышляют плохое.
— Я бы все-таки вернулась.
— Нет, — достаточно твёрдо сказал он. — Это мои фанатки, Анита, и это моя работа. Я буду улыбаться и с ними разговаривать, а ты можешь притвориться моим телохранителем, или менеджером или кем ещё, но плохо для бизнеса, если ты будешь моей подружкой. Это разрушает иллюзию.
— Иллюзию?
Он улыбнулся:
— Что я могу им достаться.
Я заморгала — так бывает, когда получаешь больше информации, чем хотелось, и не знаешь, что с ней делать.
— Ладно, — сказала я. — Я буду охранником.
С этим я справлюсь. Я знаю, как это делается.
Он пропустил меня вперёд — где я и шла бы, будь я телохранителем. Он не пытался спорить, поскольку мог махать и переговариваться через мою голову. Я старалась сохранить лицо непроницаемое и без раздражения. Кажется, не удалось.
Их было четверо: две блондинки, шатенка и ещё одна с волосами такими же чёрными, как у меня. Хотя её цвет был явно из флакона — слишком ровный, весь-весь чёрный, без оттенков. Чёрным волосам не полагается выглядеть так, будто ты вылила на себя бутылку чернил. Ну, может, я опять придираюсь.
Натэниел, он же Брэндон, болтал с этими тётками совершенно профессионально. Две блондинки были здесь постоянными посетительницами, давно перешли на «ты».
— Нам по электронке сообщили, что сегодня ты выступаешь, мы так сразу и вскинулись! — щебетала одна из них, все время трогая Натэниела за руку. Они привели подругу, ту черноволосую. Она новенькая, но видела его портреты на веб-сайте клуба. А я и не знала, что у «Запретного плода» есть свой сайт. Впрочем, у меня нет компьютера, так какая мне разница?
Черноволосая, запинаясь от волнения, сказала:
— Потрясающие там твои портреты.
Она поглядывала на него украдкой, будто боялась посмотреть прямо. Одна из блондинок взяла у неё самый настоящий блокнот для автографов, потому что она — цитата: «Слишком стесняется, чтобы попросить самой». Конец цитаты.
Шатенка в этом празднике визгов участия не приняла. Она посмотрела на меня взглядом совсем не дружелюбным.
— Это кто? — спросила она.
Я стояла на верхней ступеньке у двери, свободно опустив руки вдоль тела, стараясь выглядеть как телохранитель, но короткая юбка в сочетании с сапогами на каблуках не слишком этому способствовали.
— Охрана, — ответил Натэниел, улыбаясь и подписывая черноволосой автограф.
— Не помню я здесь таких, — сказала шатенка.
— Я новенькая.
Шатенка вроде бы мне не поверила — скрестила руки под небольшой тугой грудью и посмотрела на меня сурово. Я мило улыбнулась в ответ.
Она помрачнела, между бровями легли морщины. Мне это понравилось.
Натэниел бросил на меня короткий взгляд, весьма красноречиво говоривший: «Веди себя хорошо». Я и вела себя хорошо — стояла и улыбалась, не мешала блондинкам хватать его за локти, за спину, но когда одна из них потрепала его по заднице, этого мне хватило.
Я отвалилась от стены и сказала:
— Леди, Брэндону надо зайти и подготовиться к выступлению.
Я сумела не перестать улыбаться, даже когда одна из блондинок забросила руки ему на шею и поцеловала в щеку. Вторая вцепилась с другой стороны и поцеловала в другую щеку.
Тут я схватила его за руку и отвела так, чтобы открыть дверь. Две светловолосые продолжали за него цепляться. Чёрная краснела, а шатенка все ещё мрачно дулась. Я держала улыбку, хотя это, скорее, была уже гримаса.
— Бетт-Энн, Пэтти, если вы меня не отпустите, я не смогу выйти на сцену, — сказал Натэниел.
— Оставайся здесь с нами, и мы тебе это простим, — ответила одна из них.
Я глянула себе за спину и увидела мужчину в чёрной рубашке. Это был Базз, вампир, который обычно стоит у этой двери. Чёрные волосы у него были подстрижены обычным ёжиком, из-под них блестели светлые глазки, а мышц у него куда больше, чем может понадобиться мертвецу. На рубашке было написано «ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД», а ниже помельче «СЕКЬЮРИТИ». Вообще я от Базза не в восторге, но сегодня обрадовалась, его увидев. Прибыла подмога.
Я бы могла расчистить лестницу, если бы можно было действовать жёстко, но вести себя приветливо и в то же время твёрдо — это вне моих возможностей. Я просто этому никогда не обучалась.
Базз нацепил на лицо улыбку раньше, чем женщины у меня за спиной успели его рассмотреть. Он был мёртвым недавно, лет двадцать, а потому для мертвеца выглядел очень живо. Его многие не отличили бы в толпе. Большинство считает, что вампиры постепенно приобретают способность выдавать себя за людей, но мой опыт говорит обратное. Чем старше, тем он меньше человек, просто лучше владеет ментальной манипуляцией, и люди не замечают.
