— Погодите, давайте я с вами. А то жена вас картечью встретит.
— Ого, сурово у вас. Ладно, давай мы тебе поможем…
Взяли под руки, вывели из автобуса — я не надел куртку, но воздух был почти тёплый, минус десять, не холоднее. Снег звучал под ногами совершенно иначе, с плотным хрустом. Увы, теперь на некоторое время слух для меня будет основным каналом информации. Открыл переднюю дверь наощупь, закричал:
— Дорогая, это я, положи ружьё!
Дверь распахнулась, в лицо пахнуло тёплым воздухом, запахом печки и жилья. Я дома.
— Иван, я так испугалась… А кто это? Что с тобой, почему бинт?
— Нас нашли. Теперь всё будет хорошо.
— Папа, папа! Ты пришел, ура! А я… — Младший. Увидел посторонних, замолчал тревожно. Отвыкли мы тут от людей.
— Пап? — Василиса.
— Вась, не волнуйся. Нас типа спасли.
— Вау. Круто. И что теперь?
— Здрасьте! — пробасил бородатый водитель. — Собирайтесь, гражданочка! Поедем на базу, там о вас позаботятся. О, да у вас ещё и кот тут! Какой красавец!
Кота я не слышал. Он молчаливый у нас и ходит бесшумно. О, вот, зашипел предупреждающе. Не любит посторонних.
— Строгий какой! — удивился водитель. — Берите одежду на первое время, детям игрушки…
Тут уже Старшая фыркнула не хуже кота. Определение «дети» в свою сторону она не переносит, а из игрушек у неё давно уже один телефон.
— Нет, еду не надо, накормят вас, не волнуйтесь. Документы? Чёрта в них… Хотя берите, если вам так спокойнее. Собирайтесь, в общем, мы наверху подождём, приборы пока там, замеры, всё такое.
— Иван, кто это? — опять жена. — И что у тебя с глазами?
— Понятия не имею, если честно, — признался я, — а насчёт глаз — снежная слепота, хапнул отражёнки. Солнце прямо как летнее, а снег чистый, сверкает…
— Солнце? Ты серьёзно? Там солнце?
Я сообразил, что они сидят под снегом, окна закрыты листами утеплителя. Так что то, что мир починился, прошло мимо них.
— Увидите сами сейчас. И, да — тёмные очки всем. Я серьёзно. Мне четверти часа хватило, чтобы ослепнуть, — я почувствовал, как напряглась под моей рукой жена, и поспешно уточнил, — не навсегда, но на пару дней ты мой поводырь, дорогая. Собирай детей и пошли. Кто бы они ни были, нам сейчас выбирать не приходится.
Собрались, учитывая обстоятельства, довольно быстро. Мне сунули в руку сумку, за вторую руку, гордый ответственностью, взялся Младший. Повёл меня наверх, где и разразился радостными воплями. Соскучился по солнышку.
Нас усадили на жёсткие сидения автобуса, тот зарычал и закачался — поехали.
— Дорогая, побудь моими глазами, — тихо сказал я жене, — рассказывай всё, что видишь.
— Снег. Крыши. Деревья — едем вдоль посадки, они почти до верха в снегу, только верхушки торчат. Это здесь ты ехал, да?
— Да, примерно здесь.
— Ужас какой. И как я тебя отпустила? Когда ты ушёл, нам было так страшно и одиноко… А потом вдруг дом вздрогнул, снаружи зашумело — и опять тишина, и ты больше на связь не выходишь. Чего я только не передумала тогда! Я уже собиралась идти за тобой. Какое счастье, что ты вернулся!
— Антенну ветром сдуло. Ты не отвлекайся, говори, что там вокруг.
— А ничего интересного. Едем, снег… Фонари торчат, наверное, вдоль трассы которые. Заправка слева…
Странно, солнце я чувствовал правой щекой, а едем на запад. Не должно быть оно с севера.
— О! — сказала жена и замолкла.
— Что такое?
— Не знаю. Впереди как будто по линейке разделено… Да это же снег кончается!
— Ой, там впереди зелёное! — громко сказал Младший.
— Снег обрывается, дальше зелёная трава и… лето?
— Лето, там лето! — голосил Младший.
— Мелкий, не вопи! — Василиса.
— Лёш, правда, ты мешаешь водителю, — жена. — Дорогой, там впереди снег как обрезало. Снежный обрыв, дальше поля какие-то.
Машина загудела трансмиссией, наклонила нос вниз и куда-то сползла, как с горки. Встала.
— Пойдём, Степаныч, лыжи снимем, штоль… — сказал водитель.
— Охота тебе в грязи ковыряться, Вов? Снег тает, там всё размокло по колено. Давай отъедем подальше.
— Ну, гляди, если лыжу своротим — нас не похвалят.
— Ничо, авось не своротим.
Мотор снова зарычал, поползли потихоньку. Жена приоткрыла сдвижную форточку, оттуда повеяло теплом и резко запахло мокрой землёй и сочной травой. Снова встали. Водитель со Степанычем вышли, забухтели что-то про домкрат и ключи, защёлкал храповик, кузов задёргался, накреняясь. Потом то же самое с другой стороны.
— Снежный склон и трава. Как край ледника. Только снег совсем чистый и белый… — рассказывала жена. — Вокруг луга, трава не кошена, дальше впереди, вроде, поле. Жёлтое, как пшеница.
— Дома, дороги, столбы, фонари, провода, линии ЛЭП? Инверсионные следы в небе?
— Ничего такого не вижу, — сказала жена после паузы.
— Вась, у тебя телефон с собой?
— Издеваешься, пап?
— Выключи авиарежим.
Пауза, тихий шорох.
— Без толку. Нет сети.
— Открой гуглокарту.
Пауза.
— Не-а. Не определяет место.
Значит, ни сотового покрытия, ни спутников GPS. И нет ни федеральной трассы, ни густо застроенного пригорода. И где же мы?
Затопали сапоги, лязгнула закрываемая вручную дверь. Вернулись водитель со Степанычем.
— Недалеко уже, потерпите, — сказал бородатый. — Полчаса, много — час. У нас тут расстояния небольшие.
Машина взревела и качнулась — поехали.
— На дорогу выезжаем, — сказала жена.
Звук действительно изменился. Гусеницы зашлёпали траками по твёрдому.
— Двухполосная, но грунтовая. Плотно укатана, немного пылит, — сообщает жена. — По сторонам — поля. Что-то зерновое слева, что-то пашут справа. Такой странный трактор… Знаешь, открытый, без кабины, с железными колёсами. Как со старых плакатов об индустриализации села. О, грузовик навстречу. Тоже старинный, квадратный такой, кабина деревянная…
Прошумел мимо громким мотором грузовик. В салон потянуло запахом выхлопа — необычным, как будто не бензином заправлено. Чем дальше, тем больше странностей.
— Город впереди, кажется… — неуверенно говорит жена. — Странный немного. Или не немного….
И замолчала. Гул гусениц снова сменился.
— Он как будто, не знаю… Обрезанный какой-то? Раз — и сразу центр. Если это центр… Знаешь, какой-то он…
— Ну что там? — не выдержал я.
— Люди. Довольно много. Ходят. Машин нет, все пешком. Они так странно одеты!
— Как странно?
— Не знаю, как тебе объяснить. Вроде бы и ничего особенного, но у нас такое не носят.
— Как лохи, пап.
— Василиса! — укоризненно воскликнула жена. — Вот откуда в тебе это?
— А чо, так и есть. Все в одинаковом. Брюки — рубашка. Юбка — рубашка. Сарафанчеги в цвяточек. Причёски как у первоклашек. Волосы никто не красит, макияжа ноль… Кроссовок нет вообще!
Подросла девочка, да. Наступают весёлые годы родительского кошмара.
— Да, пожалуй, разнообразия маловато, — признала жена, — но выглядят все прилично.
— Скучно выглядят, — буркнула Васька.
— Город… Как будто в шестидесятых застрял. Такой, знаешь, кондовый. Ой! Рекламы же нет! Вообще никакой! Всё как на фотографиях из родительских старых альбомов. Только магазинов я что-то вообще не вижу…
— Вась, сеть проверь.
— Нету, пап. И вайфая нет.
— Сколько детей! Я буду с ними играть! — решительно заявил Младший.
— Да, Лёш, обязательно будешь, — со вздохом согласилась жена. — А знаешь, дорогой, детей, правда, как-то удивительно много. Никогда не видела столько детей на улицах. У нас они больше по домам сидят. О, подъезжаем, кажется. Подземный гараж или что-то такое…
Звук мотора начал гулко отдаваться от близких стен, машина пошла вниз.
— Приехали, товарищи! — сказал с облегчением Степаныч. — Выгружаемся. Сейчас за вами придут, а нам пора — мне отчёты сдавать, Вовке технику обслуживать. Рад знакомству, ещё увидимся!
