— Мне так жаль, Фрэнни.
— Это нечестно! Он был хорошим — я знаю это. Ему не место в аду.
— Его не отметили для ада. Не факт, что он отправился туда.
— Но ты сказал, что Бехерит забрал его в ад.
— Нет, Фрэнни. Я этого не знаю.
Мое дыхание замирает.
— В смысле, он может оказаться в раю?
Гейб гладит меня по волосам.
— Возможно и так. Его смертная душа была чиста.
ЛЮК
Тишина, белый свет и… пустота. Ничего. Как и в моем сознании. Тело у меня есть — наверное, мое собственное, но я не вижу и не чувствую его. Я ничего не вижу. Мне мирно и спокойно, я просто плыву по течению. Но вдруг в головокружительном порыве меня тянут сквозь время и пространство.
Владыка Люцифер.
Когда я останавливаюсь и головокружение проходит, я открываю глаза с уверенностью, что оказался в Пандемонии. Но вместо этого я нахожусь в конце длинного белого коридора, уходящего вдаль. Передо мной — качающиеся деревянные двери с потертой пластиковой табличкой «ЛИМБ».
Лимб. Туда после смерти отправляются неотмеченные души, и там же их сортируют.
Значит, я умер.
Внезапное осознание того, что я никогда больше не увижу Фрэнни — не прикоснусь, не поцелую, — сбивает меня с ног. Я пытаюсь набрать воздуха в легкие, но затем вспоминаю, что мне не нужно дышать. Я мертв.
Но не Фрэнни. Она в безопасности!
Знание этого проясняет мои мысли. Фрэнни в безопасности. Теперь меня нет на ее пути, и она позволит Габриэлю отметить свою душу. Все у Фрэнни будет отлично. Он защитит ее. Это хорошо. Только так я мог покинуть ее. У нее теперь все наладится.
Сделав усилие, я проталкиваюсь сквозь качающиеся двери в бесконечную комнату. Потолок здесь низкий, с гудящими флуоресцентными светильниками, а стены уходят в неизвестность. Передо мной старый деревянный стол. На нем — множество журналов, разбросанных по шероховатой темной поверхности, и знак, написанный от руки и прикрепленный скотчем спереди. Надпись — небрежные каракули, сделанные наспех черным маркером, гласит: «ВОЗЬМИТЕ НОМЕРОК И ЗАЙМИТЕ МЕСТО». Рядом со знаком стоит красный пластиковый автомат с номерками. Я подхожу к нему и заглядываю за стол. Насколько хватает глаз, видны ряды черных пластиковых стульев, уходящих в бесконечность, большинство из них заняты бесчисленными душами, ожидающими приговор. Остальные бесцельно слоняются кругом со стонами и рыданиями, сетуя на то, что мертвы. Все они серого или бежевого оттенка, некоторые с черным, кроваво-красным или охряным — те, что зависли посередине. Это не отмеченные перед смертью души, поскольку нельзя с определенностью сказать, к какой из сторон они относятся.
Я впервые за это время смотрю на себя, ожидая увидеть обсидианово-черный цвет, но вместо этого нахожу ярко-белый, с примесью сапфирового и дымчато-розового. Белый?! Я с благоговением пялюсь на себя несколько минут, затем собираюсь с силами, тяну номерок из автомата и отрываю листок. На зеленой бумаге, внутри золотого листа, я вижу слово «ОДИН», написанное большими буквами. Поднимаю глаза на светящийся экран над столом.
«Сейчас обслуживается номер 64893394563 172 289516», — гласит он.
Я снова смотрю на свой номерок.
Один.
— Номер один, пройдите, пожалуйста, в кабинет номер один, — отчетливо слышу я в голове андрогинный монотонный голос, но на экране ничего не меняется. Пока я стою, гадая, где мне искать кабинет номер один, передо мной материализуется резная деревянная дверь с большой золотистой единицей, нарисованной на ней. Я поворачиваю ручку и слегка толкаю дверь.
Переступив порог, я оказываюсь в большой светлой комнате с огромным столом из красного дерева и стулом с высокой спинкой по центру. Комната выглядит обманчиво гостеприимной. От очага огромного камина, где потрескивают задорные огоньки, доносится приятный запах пекана. Бежевые кожаные диваны и кресла беспорядочно стоят между многочисленных книжных полок. Среди корешков книг, рассыпанных на журнальном столике из красного дерева неподалеку от меня, я вижу «Чистилище» Данте и не могу сдержать улыбку. Михаил хорошо подготовился.
Он парит над полом рядом с камином спиной ко мне, а его белые одеяния слегка колыхаются на несуществующем ветру.
Как театрально!
Он медленно поворачивается и улыбается, но его улыбка лишена теплоты. Поглаживая черную бородку, он внимательно изучает меня. Темные волосы и кожа создают резкий контраст с бледно-голубыми глазами, от чего они даже светятся, придавая ему зловещий вид — без сомнения, с целью запугать. Михаил знаменит этим.
— Добро пожаловать, Люцифер. Очевидно, Всемогущий пропустил тебя вне очереди. Я бы заставил тебя подождать. — Он указывает на уютное кожаное кресло, стоящее перед столом. — Присаживайся.
— Нет, спасибо. Предпочитаю постоять. — Я слишком долго варился в этой каше, чтобы сейчас терять бдительность рядом с архангелом. Особенно с этим. Проведя вечность за вынесением приговоров, он приобрел комплекс Бога.
Принцип презумпции невиновности действует как в раю, так и в аду, а вот лимб — под контролем рая. А если быть точным — Михаила. Может сложиться впечатление, что небожителям это даже на руку, но Михаил приверженец жесткого контроля качества, поэтому основная масса душ отправляется в ад.
Я делаю еще один шаг вперед.
— В чем дело? Почему я не в аду?
— Если ты жаждешь гореть в преисподней вечность, так тому и быть. Я ошибочно подумал, что ты захочешь обсудить альтернативу. — Он презрительно машет в мою сторону рукой и поворачивается, чтобы присесть за свой стол.
Я переступаю через гордость и сглатываю комок, застрявший в горле.
— Подожди. — Я следую за ним до стола и опускаюсь в кожаное кресло. — Что еще за альтернатива?
Его взгляд смягчается; видно, что это его забавляет.
— Случилось так, что кое-кто в царстве смертных хочет вернуть тебя. Отчаянно. Это, конечно, очень трогательно. Так уж сложилось, что этот кто-то обладает сильным даром подчинения, очевидно распространяющимся и на небожителей, поскольку Габриэлю уж слишком сложно сказать «нет».
Голова идет кругом. Разве такое возможно? Хватит ли у Фрэнни силы ее дара, чтобы вернуть меня к жизни? Я никогда не слышал о подобном. Но также я и не слышал, чтобы демоны превращались в людей.
— По твоему лицу мне ясно, что это приемлемая альтернатива.
Выйдя из раздумий, я понимаю, что на лице моем улыбка, а по щеке катится слеза. Я быстро смахиваю и то и другое и сурово смотрю на Михаила.
— Такое возможно?
— Да. Но есть условия. Это не бесплатный пропуск.
Мое сердце сжимается. Подвох. Во всем есть подвох.
