— Разумеется. Я просто хочу тебя. Прямо сейчас. Прямо здесь.
— Ты что, сошла с ума?
— Никогда я не была в здравом уме больше, чем сейчас, — ответила она, не спуская с него шального взгляда блестящих глаз и стягивая с себя свитер.
— Прекрати!
— Ты так говоришь, но на самом деле мечтаешь о другом, — сказала она, улыбаясь. — Ты хотел меня еще со времен средней школы, ведь так? А я хотела тебя. Как ты думаешь, разве мы недостаточно долго ждали?
Она завела руки за спину и принялась расстегивать бюстгальтер.
— Кэрол, прошу тебя!
Когда бюстгальтер расстегнулся, она сбросила его прямо на пол. У Билла при взгляде на ее голую грудь пересохло во рту. Ее груди не были большими, тяжелыми, как он видел в журналах для мужчин, которые регулярно конфисковывал у мальчиков. Они были округлые и упругие, с розовыми сосками, и совсем рядом с ним, протяни руку — и дотронешься.
— Кто об этом узнает? И кого это огорчит? — убеждала она его, распуская длинные волосы по плечам. Она схватила несколько светлых прядей и принялась щекотать ими груди, пока соски не отвердели и не напряглись. И Билл почувствовал, как его конечная плоть тоже отвердела и напряглась. — После стольких лет не в долгу ли мы друг перед другом, как ты думаешь? Хотя бы этот единственный раз?
— Кэрол…
— Ну же! Мы в свое время не довели дело до конца, ведь правда?
Билл закрыл глаза. Сказанное Кэрол было так соблазнительно! Казалось, она прочла мысли, таившиеся в самых сокровенных уголках его сознания. В некотором смысле это действительно было чем-то незаконченным, призраком прошлого, которое будет преследовать его вечно, если он не сделает ничего, чтобы изгнать его. Всего лишь один раз — с Кэрол, его первой любовью. Что может быть идеальнее? Как чудесно было бы дать волю горячей волне желания, зародившейся у него в паху и охватывающей все его существо! Только один этот раз, а потом он навсегда откажется от нее и беспрепятственно отдастся своему призванию.
Открыв глаза, он замер от ужаса. Она сняла джинсы и трусики и стояла перед ним совершенно обнаженная. Она была прекрасна! Так прекрасна! Его глаза остановились на светло-каштановых волосах на лобке. Он никогда раньше не видел совсем нагую женщину, даже на фотографии, а сейчас перед ним была обнаженная женщина во плоти, и не кто-нибудь, а Кэрол.
— Ну же, — улыбнулась она ему и придвинулась ближе. Она взяла его руку и положила ее себе на грудь. Он чувствовал, как набухает сосок под его ладонью. — В память о прошлых днях.
Только один раз! В конечном счете, что случится, если он только один раз нарушит обет целомудрия? Он попытался опровергнуть соблазнительную мысль, но разум в этот момент, похоже, плохо слушался его.
Она разжала его руку и опустилась перед ним на колени.
Только один раз! В конце концов, какое это имеет значение, по большому счету?
Его решимость таяла. Она чувствовала, стоя на коленях перед ним и пробегая пальцами по вздувшейся ширинке его брюк, что сопротивление этого высокомерного подонка вот-вот будет сломлено. Ее захлестнула волна восторга. Она почувствовала себя сильной, могущественной, способной покорить весь мир. Это ощущение было сладостнее самых утонченных сексуальных наслаждений, самого полного оргазма, когда-либо пережитого ею.
Она потянулась к «молнии» на брюках Билла. Стоит ей прикоснуться к его мужскому естеству, и он будет принадлежать ей. Она знала это. Тогда у него не останется пути для отступления.
Она улыбалась.
Совсем немного надо, господин иезуит, чтобы осквернить душу низменными желаниями плоти.
Внезапно Билл, шатаясь, сделал два шага назад. Лицо его пылало, на нем была написана мука. Капли поты выступили на лбу и верхней губе.
— Нет!
Он произнес это слово тихо, хриплым, исполненным страдания голосом. И тут же Кэрол показалось, что раскаленный гвоздь вонзился в низ ее живота. Вожделение, внезапно завладевшее ею, оставило ее. Все поплыло перед глазами, стены особняка наклонились, готовые раздавить ее.
И боль, адская боль возникла внутри.
Билл отвернулся от нее. Он говорил торопливо, задыхаясь, обратясь лицом к противоположному концу холла:
— Кэрол, прошу тебя! Не знаю, что на тебя нашло, но это нехорошо!
Боль усилилась, но она с трудом проговорила:
— Это любовь. Это страсть. Есть ли что-либо более естественное?
— Правильно, — отвечал он, по-прежнему стоя к ней спиной, — но я давал обеты, Кэрол, и один из них был обет целомудрия. Ты можешь оспаривать разумность и полезность этого обета, рассуждать о его целесообразности и нецелесообразности, и, поверь, я слышал множество доводов «за» и «против», но факт остается фактом — я дал эти обеты добровольно и собираюсь соблюдать их.
Боль заставила Кэрол лечь на пол. Ей казалось, что внутри ее что-то разрывается.
— Но услышать такое от тебя, Кэрол! Не понимаю, как ты могла! — Голос его постепенно зазвучал спокойнее и ровнее. — Даже если ты думаешь, что мои обеты — глупость, ты знаешь, что они значат для меня. Почему ты пытаешься заставить меня нарушить их? Особенно сейчас, когда Джим еще не успел остыть в своей…
Он обернулся взглянуть на нее.
— Боже! Что случилось?
Она почувствовала что-то горячее и мокрое между ногами, посмотрела туда и увидела обильно струящуюся кровь. Комната закружилась вокруг нее. А боль стала невыносимой.
— Помоги мне, Билл, я, кажется, умираю!
— Вы действительно находите утешение во всех этих статуэтках и безделушках?
Грейс посмотрела на мистера Вейера с благодарностью и в то же время с опаской. Он кончал приклеивать голову архангела Гавриила к его туловищу. Брат Роберт в другом конце гостиной составлял из черепков большую статую Мадонны.
Если бы вы пережили в прошлом то, что пережила я, подумала она, вы пытались бы найти утешение всюду, где возможно!
— Утешение, — повторила она. — Да, это хорошее слово. Да, они приносят мне утешение. Так же как вы оба сегодня.
Брат Роберт не прислушивался к их разговору, но мистер Вейер посмотрел на нее своими ярко-голубыми глазами. Грейс неудержимо тянуло к этому человеку. Никаких грязных мыслей. Ничего такого. Он, вероятно, лет на десять старше ее и охотно рассказывал о своей жене, к которой, очевидно, был очень привязан. В теплом чувстве, которое он вызывал у нее, не было ничего греховного. Просто его присутствие порождало у нее ощущение покоя и безопасности, а после ужаса вчерашней ночи Господь знает, сколь драгоценной стала для нее безопасность.
