Этот маленький инцидент отвлёк командира Глодова от беседы комиссара со старейшиной, а когда он вернулся, всё уже было решено. Трясущийся старичок был готов вести отряд куда угодно и за кем угодно, лишь бы страшный комиссар с ним больше не разговаривал. На том и порешили.
Дедок оказался весьма ценным приобретением. Каким-то своим шестым, природным чувством он неуклонно следовал точно по следу бандитов. Без него отряд Глодова затратил бы на преследование раза в три больше времени, да и то не факт, что успели бы перехватить беглецов. А теперь это становилось совершенно определённым. Командир приказал приготовить оружие и быть готовым к любым неожиданностям…
* * *
Старый Угулай сразу, как только поговорил с жутковатым беловолосым русским, оставил надежду вернуться живым в родное стойбище. Потому как сам чувствовал, да и духи ему подсказывали, что уселась впереди поперёк дороги Смерть, и мало кого пропустит мимо себя. Самой-то Смерти старик не боялся, не единожды уже сталкивались и даже иногда перекидывались парой слов. Несколько раз даже отгонял он её от членов племени, но зла она на старика не держала — всё равно рано или поздно своё возьмёт. И Угулай это тоже знал и не вставал у неё на пути, если понимал, что по-другому нельзя: когда старейшина умирает, к примеру, или кто другой, кто своё уже отжил. Но вот если ребёнок в жару мечется или молодого парня медведь подрал, тут уж старый Угулай обряжался в своё шаманское облачение, брал в руки верный бубен, призывал на помощь дружественных духов и шёл на бой со Смертью. Тут уж по-разному получалось: когда Угулаев верх был, а когда и умирал человек. Но личного зла друг против друга ни Угулай, ни Смерть не держали.
Если б те русские, которые раньше прошли, не двинулись к Проклятому месту, Угулай и вовсе бы спокоен был. Но они пошли, хоть и предупреждал старик того быстроглазого и шустрого, который сразу ему понравился. У русских, конечно, свой бог, очень сильный. Потому русские в духов-то уже и не верят почти, зачем им ещё кто-то, с таким-то богом? Но Угулай духов-то видел, а вот русского бога — нет. И знал, чего от духов ожидать можно, так как много и долго с ними общался.
Потому как был Угулай шаманом уже… Он и сам не помнил, в каком поколении. И дед его с духами разговаривал, и прадед, и прапрадед. Знали местные духи семью Угулая, охотно с ней общались. Да ведь не только Угулаево племя в округе обитало.
Если два с половиной дня идти на закат, а потом на юг повернуть, там жили Люди Синего Камня. Очень странные. Вроде и одного языка с племенем Угулая, внешне тоже похожие, но совершенно другие. Своих, не знакомых Угулаю духов они почитали, жертвы им приносили не жиром или ещё чем, как заведено, а человеческой кровью. Те духи, с которыми Угулай общался, даже и слышать не хотели о силах, которым соседи поклоняются, не любили их. Говорят, даже война как-то у них произошла. Потому как были эти духи не природными, землёй рождёнными, а пришедшими откуда-то издалека. Не из нашего мира вовсе.
А на Проклятом месте Люди Синего Камня своих хоронили. Не сжигали, как в Угулаевом племени, а сооружали помост и покойника там оставляли. И обряды какие-то, неведомые Угулаю, совершали. Потому-то покойники Синего Камня почти и не разлагались, просто усыхали, даже вороны их не клевали. Странные люди, жуткие.
Но те, первые русские ушли именно к старому кладбищу Людей Синего Камня. И Угулай, как ни противилось тому его сердце, вёл отряд красного командира Глодова прямо туда. Потому как в противном случае белоглазый русский пообещал вернуться и просто уничтожить весь род Угулая. Во имя какого-то нового духа зовущегося Социальная Справедливость.
* * *
— Нет, ну крестьяне и есть, — презрительно протянул Колыванов. — Азатка, ты глянь, как идут. Словно и не в боевом походе, а на прогулке с барышней. Таких и убивать-то совестно…
— Ты раньше времени не совестись, — так же тихо посоветовал Азат. — Потом, если всё нормально пройдёт, своё отмолишь. Лучше за командиром следи, чтоб отмашку не пропустить.
…Глодову место тоже не нравилось. Он и нормальные кладбища-то недолюбливал, а тут такое непотребство: целая лощина между холмов столбами с помостами уставлена. А на них покойники. Знал Глодов про такие погосты, приходилось уже пару раз видеть подобное. Только тогда могилы эти тунгусские по одной всегда стояли, а чтоб так, почти полсотни на одном месте… Нехорошим чем-то веяло здесь, тревожным. Глодовская бы воля, он бы стороной это место обошёл, но старик-шаман упрямо вёл красноармейцев прямо через лес из покойников.
Вон комиссару хорошо. Едет себе как ни в чём не бывало, только что песенку не насвистывает. Потому как человек идейно подкованный, суевериям и всякому прочему мракобесию не подверженный. А вот Глодов — очень даже наоборот. Хотя не признался бы в этом даже товарищу Троцкому, если бы тот, случись такое, спросил. Нет, кошки чёрные или пауки раздавленные — это, конечно, ерунда. Но вот покойника на пути встретить — к неудаче, тут к бабке не ходи. А здесь не один, тут полста покойников по столбам расселись. Глодов по старой ещё, старорежимной привычке потянулся тремя пальцами ко лбу, но, поймав укоризненный взгляд комиссара, тут же отдёрнул руку.
Отряд между тем почти полностью втянулся в лощину. Впереди бодро ковылял старик-шаман, за ним уверенно топали семеро чоновцев с винтовками наготове. Глодов с комиссаром на конях держались в центре вытянувшегося серой змеёй по всей пересекающей языческое кладбище тропе отряда. Замыкали шествие самые молодые и неопытные бойцы, для многих из которых это был первый боевой рейд. Большинство красноармейцев, как и Глодов, чувствовали себя не в своей тарелке. Даже если и не принимать во внимание нависающие над головами помосты с трупами, было во всей атмосфере этого места что-то тягостное, недоброе. Даже вездесущее вороньё, которому, казалось бы, здесь самое раздолье, никак не давало о себе знать. Тишина стояла… как на кладбище. Только и слышно было, что шаги бойцов, приглушённое позвякивание оружия и редкий всхрап коней. Глодов сбросил крючок с деревянной кобуры проверенного во множестве стычек маузера, а пальцами левой руки автоматически поглаживал гладкую рукоятку похожей на железную бутылку гранаты Рдултовского.
Как бы прочитав его мысли, белёсоглазый комиссар обернулся к матросу:
— Не нервничай, командир, мне самому это место не по нраву, уж тихо очень… — сообщил он. — Но пусть уж лучше будет тихо, правильно? Нам сюрпризы всякие ни к чему.
И сглазил.
Где-то справа нагло и вызывающе заухала сова. Не разумом, а, можно сказать, спинным мозгом Глодов понял, что это неправильно. Ещё не понимая, в чём эта неправильность, он, всецело доверившись никогда не подводившему его боевому чутью, уже выдёргивал ногу из стремени, одновременно высвобождая из деревянного заточения огромный многозарядный пистолет, когда услышал звуки, страшные для любого солдата. Гулкое дудуканье, которое спутать ни с чем было невозможно. Володькина "Люська" завела свою смертоносную песню.
