— Ты когда-нибудь бывал там раньше? — спрашивает Рауль.
Я качаю головой.
— Но нас поведут те, кто там бывал, — говорю я, взглянув в сторону Роберта, который тем временем кладет гитару на пол.
— На меня не смотрите, — говорит Роберт. — Да, я пересекал границы раз или два, но предпочитаю держаться подальше от Мира Духов.
— Не высовываться, — улыбается Боджо.
Роберт отвечает ему мгновенной ослепительной улыбкой:
— Хочется остаться в живых.
Я чувствую, как напружинивается Рауль. Роберт, видимо, тоже это замечает.
— Не волнуйтесь, — говорит он нам. — С вами все будет в порядке. На вас никто не охотится.
Другие пришли нас проводить: Холли со Сниппет на руках, Дик и Джорди. Вид у всех довольно несчастный. Когда Роберт расчехляет своего Гибсона, Холли нервно поправляет очки на переносице.
— Вам нужна музыка для перехода? — спрашивает она.
— Это не обязательно должна быть музыка, — говорит Роберт. Он настраивает гитару. — Просто нужно сосредоточиться.
Холли переводит взгляд на жестянщика:
— Но я думала, Боджо может просто входить и выходить, когда захочет.
— Могу, — подтверждает Боджо, — но только туда, где я бывал раньше. Если же место мне незнакомо, то приходится делать то же, что и всем. Идти на своих двоих или пользоваться каким-нибудь другим транспортом.
— Вот когда пригождается музыка, — объясняет Роберт. — Музыка способна перенести вас туда, где вы никогда не были. Думаю, что любое искусство на это способно, если вы, конечно, достигли определенного уровня мастерства. У меня есть некоторое представление о духе, которого мы ищем, основанное на тех следах, которые он оставил в вашем магазине. И сейчас я собираюсь выслать музыку вперед, чтобы она нашла то место, где дух скрывается.
— Это звучит слишком просто.
Роберт улыбается:
— Мир вообще довольно прост. Это мы усложняем его.
Я вижу, что Холли хочет еще что-то спросить, но Роберт уже начинает играть на своей гитаре медленный блюз в минорном ключе, и говорить никому больше не хочется. Мы пойманы, загипнотизированы. И для этого потребовалось лишь две струны и несколько нот. Конечно, я в этом разбираюсь хуже, чем Джорди, но, кажется, и я понимаю, что это уже какая-то другая музыка.
Роберт что-то напевает. Это даже не мелодия, а тихое, несколько ворчливое подвывание гитаре, как будто фрагмент разговора, понятного лишь музыканту и его инструменту. Но пусть я и не могу понять смысл — я чувствую: что-то меняется.
Вот мы в нижнем этаже магазинчика Холли. Старый электрокамин стоит в углу, как медведь, который, забравшись на зиму в берлогу, ждет — вдруг еще пригодится. Шкафы от пола до потолка, должно быть полные книг и журналов. Белые бирки с черными надписями: «Нэшнл Джиогр.», «Сай. Амер.», «Хисторикал» — до шестидесятых.
В другом углу — высокая стопка картонных коробок. Под лестницей — совки для уборки снега, грабли, лыжи, велосипед с проколотой камерой и другие предметы, не так легко поддающиеся определению. У стены рядом с лестницей — стол с подвешенными над ним инструментами. Его рабочая поверхность занята предметами, необходимыми для упаковки книг, — еще коробки, конверты, клейкая лента, лейблы с адресами и тому подобное.
Четверо из нас, которые должны отправиться в путешествие, — посредине комнаты, на открытом пространстве. Дик и Холли сидят на ступеньках лестницы. Холли удерживает Сниппет, зажав ее между коленями. Джорди облокотился о рабочий стол.
Мгновение назад все было именно так. Потом… физически ничего не меняется, но пространство вдруг наполняется… возможностями. Не знаю, как еще это назвать. Я знаю только, что музыка сообщила нам потенциал оказаться где угодно. Возможно, Боджо и Роберт видят эти двери в другой мир. Не знаю. Я же не вижу ничего, кроме того, что было здесь, когда мы спустились по лестнице. Но я ощущаю разницу.
Проходит некоторое время, хотя не знаю сколько. У меня на периферии зрения возникают какие-то вспышки. Нет, это не двери. Это, скорее, видения, какие бывают от жары: легкая рябь в воздухе, которая пропадает прежде, чем я успеваю обратить на нее внимание.
— Мы уже близко, — говорит кто-то.
Не знаю кто. Вероятно, либо Боджо, либо Роберт, потому что кто еще из нас способен это понять? Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на них.
— Только скажите мне когда, — говорит Боджо.
Значит, перед этим говорил Роберт.
Я не настолько хорошо знаю блюзовую музыку, но эта как-то темнее, но в то же время радостнее, и спокойнее, и плавнее, чем что-либо, что я слышал. И я даже не совсем уверен, что это только Роберт играет. Иногда мне кажется, что ему помогает еще какой-то инструмент. То он здесь, то пропадает. То скрипка, то «волнистая» арфа, то еще одна гитара, то банджо — или какой-то похожий на банджо инструмент, только тише, глуше. Иной раз струны Гибсона звучат так, что одна нота перетекает в другую, как при игре на домбре.
Это как-то смущает и в то же время доставляет огромное удовольствие. И так много обещает.
— Приготовьтесь, — говорит Роберт.
Я вижу, как Боджо кивает ему. Он смотрит на нас с Раулем, и мы оба собираемся с духом, хотя и не знаем, к чему, собственно, готовиться. Должно быть, к тому, что одна из этих невидимых дверей откроется. Я оглядываюсь и вижу, что стена дрожит, колеблется, как будто она уже не такая твердая и плотная, как была.
А потом мы слышим кое-что еще. Отдаленный звук, как бы противостоящий музыке.
Я довольно долго не могу определить, что это.
— Лучше вам перестать, — советует Боджо.
Роберт, не поднимая глаз, качает головой:
— Нет, мы уже почти там.
— И они тоже.
И наконец я понимаю, что это за отдаленный звук. Это собачий лай. И я знаю, что это значит.
Ищейки напали на след Роберта.
Кристиана— Ты знаешь эту женщину? — спрашивает Джексон.
Я медленно подхожу к гробу и кладу ладони на прохладное стекло. Он говорит «эта женщина», как будто мы наткнулись на фотографию в журнале. Но это же Саския! Это она лежит в гробу. Конечно я ее знаю!
— А почему ты спрашиваешь? — говорю я, понимая, что это не ответ.
Так обычно отвечают, когда нечего сказать или когда не хочется ничего говорить. Я уверена, Джексону не стоит знать больше, чем это необходимо.
— У тебя было такое лицо, — говорит он, — как будто ты с ней знакома.
Я пожимаю плечами:
— Просто это все… так неожиданно.
«Ты имеешь в виду то, что я мертва?» — интересуется Саския.
«Да конечно же нет!» — отвечаю я.
Но все это только слова. Никто из нас ничего не знает наверняка. Ничего мы больше не знаем. То, что происходит, просто за пределами понимания.
