— Я тебе верю, — ответила Роза и после паузы добавила: — Позволь мне спросить… Как он туда попал?
— Между ним и мной есть нечто, о чем я тебе никогда не говорил.
— В ту ночь на холме? — спросила она как-то вяло.
— Да.
— И что ты с ним сделал?
— Вопрос в том, что он сделал со мной…
— И что же это было? Расскажи, пожалуйста.
— Он медиум, Роза. Он заглянул глубоко в мою душу. Глубже, чем мне хочется заглядывать туда самому. Он повел меня к Томасу…
— О господи, — устало сказала Роза.
— Только не закатывай свои паршивые глазки!
— Хорошо-хорошо, успокойся. Мы легко можем разобраться с мальчишкой.
— Он уже больше не мальчишка.
— По нашим меркам, он еще дитя, — заметила Роза своим самым ласковым голосом.
Она подошла к стулу Джекоба, слегка развела его колени и опустилась между ними на корточки, с нежностью на него глядя.
— Ты иногда делаешь из мухи слона. Ну, хорошо, порыскал он у тебя в голове…
— Санкт-Петербург, — сказал Джекоб. — Он вспоминал Санкт-Петербург. Нас во дворце. И это было не просто воспоминание. Он словно пытался отыскать во мне слабину.
— Не помню, чтобы у тебя в ту ночь была какая-то слабина, — проворковала Роза.
Ее лесть не успокоила его.
— Не хочу, чтобы он и дальше был соглядатаем.
— Давай убьем его, — предложила Роза. — Ты знаешь, где он сейчас?
Джекоб покачал головой, на его лице появилось почти суеверное выражение.
— Ну, найти его будет не трудно — в чем проблема? Нужно просто вернуться в Англию и начать поиски с того места, где мы впервые его увидели. Как называлась эта вонючая дыра?
— Бернт-Йарли.
— Да, конечно. Это там Бартоломеус построил свой идиотский Суд.
Она устремила взгляд куда-то перед собой, глаза у нее заблестели.
— Ну и носище у него был — как у ястреба. Просто боже мой.
— Да, выглядел он карикатурно, — согласился Джекоб.
— Но с такой нежностью относился ко всему живому. Как этот мальчик.
— В Уильяме Рабджонсе нет ничего нежного, — пробормотал Стип.
— Правда? А как же фотографии в его книге?
— Какая это нежность. Это вина. И толика извращенности. У этого человека жестокое сердце. И я хочу, чтобы оно остановилось.
— Я сделаю это сама, — сказала Роза. — С удовольствием.
— Нет. Это придется сделать мне.
— Как скажешь, любимый. Давай сделаем это и забудем о нем. Ты можешь включить его в одну из своих книжиц, когда он будет мертв и исчезнет.
Она взяла его последний дневник и стала листать, пока не нашла чистую страницу.
— Вот сюда. Уилл Рабджонс. Ликвидирован.
— Ликвидирован, — пробормотал Стип и улыбнулся.
Да. Ликвидирован. Ликвидирован. Ликвидирован. Это было похоже на мантру: пустота, куда уйдет мысль, уйдет жизнь.
— Я, пожалуй, пойду попрощаюсь, — сказала Роза и, оставив Джекоба на веранде, отправилась в город, чтобы провести последний час в компании ксанитов.
Она вернулась в особняк, не сомневаясь, что найдет Джекоба в раздумьях на том же стуле. Однако Роза ошиблась. За время ее отсутствия он не только собрал вещи, но и вызвал машину, которая ждала у калитки и должна была доставить их по побережью в Мускат — первый отрезок пути назад, в Бернт-Йарли.
1
Уилл спал как убитый до начала десятого, но проснулся с удивительно ясной головой. Он встал и несколько секунд соображал, стоит ли принять душ. Наконец с вызовом включил холодную воду и шагнул под струи. Никаких видений не последовало, и, выдержав минуту этого мазохизма, он добавил немного горячей воды и стал растирать тело губкой.
Он вытерся, оделся и за второй чашкой кофе позвонил Адрианне. На звонок гнусавым голосом ответил Глен.
— У меня какая-то аллергия, — сказал он, — Постоянно течет из носа. Ты хочешь поговорить с Адрианной?
— Если можно.
— Не получится, потому что ее здесь нет. Она поехала узнать насчет работы.
— Где?
— В департаменте развития города. На вечеринке у Патрика я познакомился с этой женщиной — она сказала, что у нее есть вакансия, и вот Адрианна поехала.
— Тогда я перезвоню позже, — сказал Уилл. — А ты лечись от своей аллергии.
Потом он позвонил Патрику, который первым делом спросил:
— Как ты себя чувствуешь с утра?
— Вполне. Спасибо.
— Никаких сожалений? Черт, этого я и боялся. Вся эта затея была обречена на провал.
Уиллу потребовалась минута или две, чтобы убедить Патрика, что если никто не выпал в осадок или из окна — это еще не значит, что вечеринка не удалась. Патрик неохотно согласился, сказал, что по утрам, когда он сидит среди мусора, у него паршивое настроение, но в прежние времена вечеринка даже не считалась состоявшейся, если кто-то не трахнулся в ванной под восторженный хор из «Аиды», исполняемый остальными гостями.
— Видимо, я пропустил тот конкретный вечер, — сказал Уилл, но Патрик ответил, что они там были оба, а тощая память Уилла совсем высохла, пока он стоял на солнце, делая семейные портреты буйвола.
— Поехали дальше… — попросил Уилл.
— Ты хотел знать, как найти Бетлинн, — напомнил Патрик.
— Да, пожалуйста.
— Она живет в Беркли, на Сирус-стрит.
Уилл записал, как туда добраться, снова выслушал предупреждение не пытаться ей сначала позвонить, потому что она, услышав его голос, наверняка бросит трубку.
— Она не любит негативную атмосферу вокруг себя, — объяснил Патрик.
— А я — мистер Негатив?
— Посмотри правде в глаза, мой милый, никто, глядя в твои книги, не думает: ах, на какой прекрасной планете мы живем. На самом деле — и послушай, Уилл, я не хочу, чтобы ты возбухал по этому поводу, — Бетлинн взглянула на одну из твоих книг и сказала, чтобы я не держал ее в своей квартире.
— Что-что она сделала?
— Я тебе сказал, чтобы ты не сходил с ума. Она так считает. Она видит вещи в свете плохих и хороших вибраций.
— Так значит, в Кастро имело место сожжение книг.
— Нет, Уилл…
— Что еще пошло в огонь? «Голый завтрак»?[20] «Король Лир»? Уж в «Лире»-то точно плохие вибрации, старина, так что лучше выбрось его от греха подальше!
— Замолчи, Уилл, — мягко сказал Патрик. — Я же не сказал, что согласился с ней. Я просто говорю тебе, что у нее в голове. И если ты и в самом деле хочешь с ней помириться, тебе придется принять это.
— О'кей, — сказал Уилл, немного успокаиваясь. — Я постараюсь быть пай-мальчиком. Может, предложу ей сделать книгу о подсолнухах, чтобы компенсировать плохие вибрации. Большие желтые подсолнухи на каждой странице, а внизу — цитата из «Бхагавадгиты».[21]
