— Я сейчас послушал историю про то, как Николая из Магнитов выставили, и думаю… По какому принципу идёт отбор кандидатов на вылет? И скоро ли подойдет моя очередь? Я руководитель хоть малой, но группы, и пока вне подозрений. Хотя группа и разбрелась здесь, и все «мои» заняты, кто чем хочет. Но чувствую: прощупывают меня. И за глаза обо мне странная информация ходит. Что Сан Саныч — означает «сын солнца». И, по словам Евграфия, я то ли человек, то ли сущность какая-то непонятная, но пришел я сюда, в отличие от большинства, только на одно воплощение. Потому и рисунки у меня такие странные: я даже не с другой планеты здесь, а с другого мира.
— Дать, в любой момент вас потом можно объявить как сверхчеловеком, так и недочеловеком. И лучше для большинства — всё же держаться от вас на почтительном расстоянии. Раз вы не такой, как все, — пошутил дядя Юра, который уже притащил к костру охапку хвороста.
— Я думаю, ко мне пока просто присматриваются. Хотя, я не понял, почему именно ко мне проявлен здесь подобный интерес. К примеру, мой друг Петр Семенович Евграфием никак не титулован, хотя я его считаю человеком намного духовнее себя. Кроме того, он более необычен и больше выделяется на общем фоне. Семёнович, к примеру, может неделями выживать в лесу исключительно на сырых грибах и ягодах, каждую травинку здесь поимённо знает и использовать может, легко читает приметы и знаки леса. К тому же, он большой воли и души человек. Очень добрый и чуткий к людям. Многих чуть ли не из петли вытаскивал. Многих утешил в горе, помог и словом, и материально. А ещё, он просто конденсирует природную силу и чистоту — и везет с собой в город. Благодаря этой силе и гармонии он и может потом помогать людям. А живет он здесь — Андрей видел, как… Он даже палатки с собой не взял. Спит прямо на воздухе, в гамаке. На случай дождя — клеёнка, он из неё себе крышу над гамаком соорудил. Вместо сумки или рюкзака — ящичек у него с собой и тележка на колёсиках. Он в этот ящик травы складывает, которые сушит здесь же, на верёвочке… Словом, он — человек особый, странный. А никакого любопытства не вызвал, — продолжил Сан Саныч.
— Просто, засветились вы как-то. Вот и присматриваются к вам некоторые сущности, — ответил дядя Юра, — А друга вашего или не заметили, или трогать боятся, если сильная у него защита сил Света.
— Ладно, Николай, я чая дожидаться уже не буду — пора мне обратно, — приподнимаясь, сказал Андрей. И вдруг, став максимально серьезным, спросил:
— Николай, ты стал хранителем потока, пускай и — на очень краткое время. Ты готов к этому испытанию? Поток всегда дается авансом. Позже его всегда необходимо бывает отработать. Сейчас ещё не поздно тебе бросить всё — и уехать. Но, только сейчас… Позже тебе нужно будет с ним поработать, а затем придётся жить, его лишившись и в изоляции от людей. Когда никто — повторяю, никто! — не протянет тебе руку помощи, при этом ты будешь занимать самое жалкое положение в социуме. Тебе нужно будет это пережить. Тихо, безропотно, стать никем, на неопределенное время, пока снова не придёт срок. Это — не наказание. Это — увы, правило игры…
— Я останусь. Я уже понял, какая это большая радость, и у меня аж захватило дух. Я хочу работать с потоком, пусть — краткое время! — ответил Николай.
— Тогда, благословляю тебя, — сказал Андрей, простирая над ним свою ладонь. Затем прочёл молитву на латыни.
— Постарайся это вспомнить — даже после того, как всё, что было здесь, забудешь. Каждому, кто получил дар, суждена и Голгофа, и воскресение. Легко только маршировать в стаде героев к большому астральному сыру в огромной астральной мышеловке, но трудно идти самостоятельно по неторной тропе… А сможешь ли ты быть героем в темноте, в безвестности, без надежды, никому не нужный, не слышный, не могущий никому и ничем помочь, зная, что твоя истина не стоит и ломаного гроша в этом мире? Но всё имеет конец. И тьма свирепствующая тоже его имеет. Живи в свете. Мир достоин молчания.
Помолчав немного, Андрей, уже будничным голосом, сказал:
— В общем, Николай, сейчас — твоё время. Сюда начнут приходить люди с Поляны. Ты принимай всех желающих. И лечи, очищай. Для всех, кто бы ни притянулся сюда, постарайся быть учителем и другом. Здесь очень сильные и чистые места. И работа, которая будет проводиться здесь, будет совсем не такой, как на Поляне. Здесь люди будут работать или индивидуально, или небольшими группами. Отработка будет у каждого своя. А когда работа будет завершена — придётся закрывать этот канал. Я помогу тебе в этом. Я приду. Так должно быть. Ни один канал не существует вечно…
Когда Андрей, попрощавшись, направился в сторону лагуны вместе с Сан Санычем, то молчаливый Николай долго и сосредоточенно глядел в пламя костра, присев на лавочку, и ничто не нарушало его молчаливых раздумий. Но наконец, дядя Юра, разливая чай по кружкам, громко воскликнул:
— Что, Никола! Приобщимся теперь к чайку. Сколько ни живу здесь, всегда удивляюсь: лесной, травный чай, каша, приготовленная на костре — всегда необычайно вкусны… А в городе то же самое — гадость! Интересно, почему?
Вопрос был риторическим и остался без ответа.
* * *
— Я, Никола, дать, с утра, как ты знаешь, на самые дальние дольмены пошёл, — переменил Юра за чайком тему разговора и раздумий, — И, по глупой уверенности, что всё здесь уже изучил, решил на обратном пути дорогу срезать, пройти по прямой, без дороги, по лесу. Да и заблудился. Вышел в совсем незнакомом месте. Каменные глыбы там наворочены. Скалы слоистые. Река там петлю делает. А из скалы небольшими струйками вода просачивается. Цветы красивые там растут. Решил я вверх подняться на ближайший холм и определить, где же я нахожусь. Вскарабкался на него — а он густым лесом покрыт, абсолютно ничего не видать. Слез я по другую сторону этого холма и пошел по низине. Стебли ежевики за ноги цепляются… Потом где-то брёл по старому руслу реки, дальше — вдоль ЛЭПа. В конце концов, вынесло меня на знакомые места, довольно далеко отсюда: почти у Синей горы. Место узнал, иду уже спокойно. Там, невдалеке, полуразрушенные дольмены есть, я их как-то уже видел. Местные говорили, что по этим дольменам в войну немцы целенаправленно шарахнули, только не знаю, насколько это правда. От этих дольменов я шёл по тракторной колее, которая то грунтовку пересекает, то снова с ней расходится. Так дошёл до реки, пошёл по дороге вдоль неё. Уже на расстоянии, дать, как и Сан Саныч, мандалу твою засёк, за несколько километров отсюда. Сильный энергетический столб, а кругом вибрация идёт. Обрадовался, иду счастливый, довольный, чаёк у костра предчувствую…
И вдруг… Есть там одно место, прямо у грунтовки. Там памятник стоит. На этом месте в войну наш лётчик погиб. И вот там я, ни с того ни с сего, ощутил страшенный ужас. Без всякой причины. Просто — мороз по коже. Животный ужас, на грани инстинкта. Потом уже осмыслил: там будто дыра энергетическая образовалась, обширная. Инферналы прорыв готовят. Кинулся я прочь с тропы, и бежать! Добежал до реки, и — где поскакал вдоль неё по камням, где по воде прямо в обуви пошёл… И так — прыг, прыг, прыг — до самой нашей лагуны. Тут только в себя и пришёл. Очухался, разделся — и в лагуну, с разбега. Хорошо! Вода полностью привела меня в чувство. Не хотел раньше никому рассказывать: позорно так, чуть в штаны не наложил… А теперь — мысль одна возникла. По поводу.
