К тому же, почти каждый нынешний ребенок, я имею в виду, из обычной, нормальной семьи, с детства, дать, знает, что он НИКОГДА не сможет побывать в других странах, иной раз — даже в других городах. В Москву или Питер съездить для него так же реально, как на Луну слетать. Потому что в его семье денег и на кусок хлеба иной раз не хватает. Семья голодает. Какая уж тут романтика, горизонты будущего? Наши дети — маленькие старички. Их, на самом деле, ещё больше, чем взрослых, давит материальность. И с самого детства их программируют на стяжательство и нищету духа. Те люди, что собрались здесь, на Поляне — большие неправильные дети. Изгои, не смогшие реализовать себя в обществе. Да ещё, имеющие совсем другие цели — не те, которые провозглашены обществом рыночной экономики. Иные люди. Та самая соль земли, которой скоро может и совсем не стать. Потому что, даже физически — выживают лишь прагматики. Те, у которых нет ни малейшего внутреннего мирка, а есть лишь внешняя нахрапистая реализация. Те, кто готов пройти вверх по трупам и вырвать последний кусок изо рта ребенка. А оправдание они придумают любое. Например, что лишь такое отношение к миру делает рыночную экономику самой рыночной и экономной, дать, и она несёт прогресс всему человечеству. Грубая сила всегда побеждала в этом мире, душа всё хрупкое и нежное. Только теперь эта борьба идёт на всепланетном уровне.
— Беседовал я с иностранцами, — отозвался Николай, — они меня уверяли, что у нас ещё, в отличие от них, есть куда идти. Что мы — молодая нация. Просторы у нас необъятные, ресурсы…
— Не верю я, дать, что нация может быть молодая или старая, — усомнился дядя Юра, — Все мы родились или от отца Адама и матери Евы, или от полуголых обезьян. Можно быть лишь — или на гребне волны, или падать вниз. Потом — снова подниматься. Почему-то мне кажется, что мы сейчас — всё падаем и падаем. А знаешь, какова, дать, наша главная беда? Я считаю, что это даже не то, что мы — сплошь мужланы неотёсанные, а всех культурных людей у нас, почитай, скоро век, как отсеивали, отстреливали и дискредитировали самыми разными способами. А оставались, дать, лишь инертные массы, самые решительные и лучшие — всегда гибли… Самая главная наша беда — это наша всё ещё остающаяся претензия на крутость. Сверхдержава, чёрт возьми! Мы — не нищие, мы — гламурные! Жрать по будням нечего, дать, а как праздник — столы ломятся! Одевать детей не во что — а на всевозможные выпускные, начиная с «выпускного» в детском садике — тысячи отстёгиваются…
Всё — показушное. Всё — неживое. Сплошная фальшивка. В масштабах страны. Не страна, а памятник самой себе, работы Зураба Церетели… Добром мы своим по нормальному не можем распорядиться, только распродать ресурсы по дешёвке можем. Зато живем весьма по-христиански: и щёки всем, кто хочет, для удара подставляем, и последнюю рубашку отдаём… Жаль только, что в Библии о захоронении радиоактивных отходов ничего не сказано… Может, и хорошо, что нам не дано знать, что дальше будет. Ещё остается возможность надеяться. На то, что скинет со своих плеч природа всю эту рухлядь. Климат, дать, меняется с каждым годом. Может, есть ещё сила, способная всё изменить. Помимо нас и независимо от нас. Взять нашу так называемую цивилизацию — и в мусорник! К лучшему, к худшему — уже всё равно. Просто так, как есть, быть не должно.
— Да, иногда кажется, что приближаются глобальные природные изменения, способные всё же нарушить накатанный сценарий «Золотого Миллиарда», — начал Николай, — Только вот жить в эту пору прекрасную…
— Никола! Обернись! К нам, дать, гости идут! — воскликнул дядя Юра.
Действительно, со стороны дороги к костерку приближались Андрей и Сан Саныч.
— Добрый день! — приподнял кепку Андрей, — Можно присесть? Здравствуй, Юра! Я — Андрей, а это — Сан Саныч, известный грибник и любитель леса, — отрекомендовал он Николаю.
— А я — Николай, сторож этой поляны, — пошутил тот в ответ, — Присаживайтесь!
— Мы с Сан Санычем встретились по дороге, случайно. Набрели одновременно на один очень интересный камень: надгробную плиту с выбитым на ней крестом. Она, по-видимому, раньше вертикально стояла, а потом — упала. Лежит посреди хоженой тропы надгробный камень, и никто его не замечает. На этом камне крест равносторонний выбит. И какая-то надпись. Но её прочесть невозможно.
— Чайку будете? — предложил Николай.
— Не откажемся, — улыбнулся Сан Саныч, — А потом мы решили на здешнюю лагуну прогуляться, уж больно тут места красивые. Так я ещё километра за три от вас, на подходе, сказал, что энергетика места изменилась. Вдруг почувствовал это.
— Вот это да! Это, дать, Никола своей Мандалой кашу заварил. А мы, видимо, привыкли к ней уже, да не замечаем. Да, Никола, к тебе уже экскурсанты начали приходить! Пора гидом становиться. И табличку повесить: начало просмотра — здесь! — хихикнул дядя Юра.
— Неужели, действительно на таком аж расстоянии наша Мандала почувствовалась? — удивился Николай.
— Я хорошо знаю здешние места. Не первый год приезжаю. Здешняя земля много хранит разных напластований эпох и народов. Например, многие думают, что если здесь повсюду холмики встречаются, так это местность такая: холмистая. А это — могильники. Здесь везде, сплошь, захоронения. И места эти таинственные. Разрушений, конечно, много здесь было — и это не только наследие второй мировой. Еще и раньше здесь стали разрушать дольмены: просто, чтобы камень использовать в строительстве. А со второй мировой тут масса железяк валяется: каски, гильзы, патроны… Но, в общем-то, места эти — давно были окультурены, здесь раньше сплошь сады были: потому и растут везде дикие яблони, груши, алыча… Это я всё к тому веду, что сегодня я шёл по лесу, и вдруг почувствовал нечто странное, чего никогда не чувствовал даже в этих, весьма странных, местах: будто здесь, откуда ни возьмись, образовался островок совершенно нетронутого, первозданного леса. В котором властвуют духи, стихии, природные стихиали… С нимфами, козлоногими фавнами, живой и мертвой водой. И у этого природного места есть своя собственная сила и своя энергия. И, между прочим, оно растёт, увеличивается, — поделился Сан Саныч.
— Н-да… Что-то подобное я тоже чувствую. Только, быть может, дело вовсе не в Мандале, — озадаченно проговорил Николай.
— Ну, а как, дать, нынче обстоят дела на большой Поляне? Там как с энергополем? — поинтересовался дядя Юра.
— Приходите, сами увидите, — уклончиво ответил Андрей, — Если интересуетесь.
— Ну я, быть может, как-нибудь и загляну. А для Николая путь туда отрезан. Его ещё в прошлом году вышибли оттуда. Сказали, чтобы он в Магнитах больше даже и не появлялся. Попал Никола в самый чёрный список, — хихикнул дядя Юра.
