и даже свет от ламп, встроенных в чёрный же натяжной потолок, отдавал тёмно-бордовым светом; пока и большие же чёрные пластиковые окна «в пол» позади хозяина — были завешаны вертикальными тканевыми жалюзи «в цвет»: не пропуская уличное ало-рыжее зарево туда, где и своего «красного», в виде и той же всё остальной мебели, хватало! Как и в виде — небольшого камина, по левую же сторону от владельца, его же стола и чуть ли и не во всю же чёрную стену, выложенного тем же кирпичом и плиткой поверх. Пол же был застелен — чёрным ковром с мелким, но и мягким ворсом, скрывая не только шаги и шуршание по нему изредка открываемой нараспашку чёрной деревянной двери с красными стекольными и «не» вставками и позолоченной металлической ручкой, но и скрипы чёрных же металлических стульев и деревянных ножек стола: по такому же паркету под ним и ними. С трёх сторон же и от стола, вытянутого буквой «т», стояли сами же стулья в красной кожаной обивке: один стул, почти и «кресло», для главного, чуть больше и мягче, плюс ко всему же — ещё и на небольших колёсиках; и два других, именно «стула», для гостей и клиентов, меньше и, соответственно, твёрже-устойчивее, да и скорее же — как данность, нежели «повинность». Но а уже по правую сторону от собственника — была расположена и чёрная же деревянная софа с красной кожаной обивкой, накрытая чёрным бархатным пледом и с кучей же небольших чёрно-красных тканевых подушек: с кисточками и «не».
Абстрагировавшись, наконец, таким образом и полностью же уже от своих дел на этот «сеанс», мужчина-демон, а это был именно он, тридцати трёх лет развалился в своём кресле и предстал перед своей же всё ново-старой гостьей в расслабленном состоянии, но и в то же время — не теряя заинтересованного вида и такого же взгляда своих чёрных глаз: продолжая же всё ещё находиться — в официальной и строгой рабочей обстановке. Как и таком же — классическом чёрном костюме, состоящем из: пиджака, расстёгнутого полностью в сидячей позе, рубашки, расстёгнутой лишь и на три же первые пуговицы сверху, без галстука и брюк со стрелками, чуть приподнятых из-за той же всё «позы»; так ещё и демонстрирующих заодно и «в тон» же — его длинные носки и лакированные туфли на небольшом квадратном каблуке. Теперь он был полностью сосредоточен — лишь на ней: девушке — с миниатюрными и аккуратными, почти и «кукольными» чертами лица, в обрамлении тёмно-каштановых кудрей, длиной до пояса; с тёмными широкими бровями — на узко-низком смуглом лбу и над тёмно-карими же, почти и чёрными, будто и «в цвет» же ещё ему, глазами; в окружении чёрных длинных ресниц — над округлыми багряными щеками, что и так ещё сочетались с её же небольшим подбородком, над таки и проглядываемыми скулами; что и по сторонам же от тонкого и маленького, ровного носа — над, и в свою же уже очередь, пухлыми и алыми сейчас, матовыми губами; поджатыми одновременно — в приятном ожидании и «не» негодовании. Ведь и восседала же она перед ним, на стуле для гостей и клиентов, по правую же сторону от него, в расстёгнутой чёрной кожаной куртке и с руками, сцепленными в «замок» на животе, уже битые десять, не то и «пятнадцать» минут, время от времени сжимая и разжимая их-его, почти и царапая нежную бледную кожу своими же длинными острыми чёрными ногтями, когда теряла из виду и свою же красную футболку, заправленную в чёрные джинсы с высокой талией и дырками по всей же поверхности ног, уходящих в чёрные же высокие, до колен, ботинки-сапоги с такой же шнуровкой на небольшом квадратном каблуке и закинутых на стол, хоть и перед этим же всё, задолго и до, вытертых за дверью: ведь знала — он не любит бардак и грязь, властвуя скорее и над внутренним же хаосом, держа округу же и всё внешнее — в полной чистоте и таком же покое; оставалось лишь узнать — насколько его хватит с таким её чистоплотным неуважением, чтобы он всё-таки отвлёкся и обратил на неё своё внимание — без «тычка». Ненадолго! Ещё, и как минимум же всё, на минуты две-три. А затем — его чёрные две бездны, и зрачками, и радужками, и даже яблоками с хрусталиками, таки взглянули и в ответ же всё на и в неё: под чёрными же короткими волосами, изредка спадающими, за счёт ещё укладки и прилизанности назад, на высокий и бледный лоб, но и не закрывая чёрных густых бровей и таких же коротких ресниц, как и не мешая же и самому его обзору — над длинным и достаточно широким к низу носом между выточенных и острых скул, нависающим над узкими губами и мощным, почти и квадратным подбородком. Не выражая, как и не показывая никаких эмоций и чувств, никаких и ощущений, в сравнении с теми же всё и губами, изредка, но да и кривящимися в подобии какой-никакой, но улыбки, ухмылке-оскале, они доводили до паники некоторых его гостей и клиентов, случайно или «нет» попавших на его же приём, а уж и тем более — «чисто спросить», но только же всё и не эту девушку, порядком уже и привыкшую к такому своему неординарному знакомому: она очень даже легко и свободно ощущала себя в его присутствии и бездонном же омуте его глаз, отражаясь в них не только лицом и телом, но и душой, как и в чёрном же зеркале, помноженном на два — смотрелась и не смущалась. Но и чего, конечно, не скажешь об омуте обычных глаз: она даже смотреть в них не могла.
— Оу… Я пропустила момент, где ты с классики — перешёл на попсу? — Скривила губы в улыбке она и быстрым движением правой руки оправила свои каштановые волосы, перебросив их копну с одного, правого плеча, на левое; левой же, в это самое время, сняла плечики куртки со своих плеч и оставила её так — на сгибе рук. — И жарко же тут у тебя!..
— С тобой — и не такой грех на душу возьмёшь!.. — Фыркнул мужчина. — Чай, не «рай»… Привыкай! — И ненадолго прервал только их диалог, чтобы нажать пару кнопок на своём же чёрном «стационарном» телефоне с такими же тонкими длинными проводами, уходящими в круглую прорезь стола, и связаться со своим же секретарём; параллельно ещё —
