Он бросил бумажку на стол и усмехнулся, но усмешка вышла невеселой.
– Другими словами, если кто-нибудь попробует застрелить эту суку или облить ее кислотой, нам нужно, чтобы Лизетт Бэнсон и остальные телепридурки запечатлели документально, что мы при этом присутствовали. – Лейдекер посмотрел на свернутый плакат, лежащий в корзине.
– Я смотрю, вы ее не любите. Но ведь вы ее даже не видели.
– Я не просто ее не люблю, Ральф, я ее ненавижу, мать ее за ногу. Слушайте: я католик, моя добрая матушка была католичкой, мои дети – если они у меня будут – все станут алтарными служками в церкви Святого Джо. Круто, да? Католичество – это круто. Сейчас нам даже можно есть мясо по пятницам. Но если вы думаете, что из-за своего вероисповедания я ратую за запрещение абортов, вы ошибаетесь. Видите ли, я католик, которому приходится общаться с парнями, которые избивают своих детей резиновыми шлангами и толкают их с лестниц после бурных ночей, проведенных за рюмкой старого доброго ирландского виски в сентиментальных слюнях и соплях по поводу своих матерей.
Лейдекер полез за пазуху, достал маленький золотой медальон, положил его на ладонь и показал Ральфу.
– Матерь Божья, дева Мария. Я ношу это с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Пять лет назад я арестовал человека, у которого был точно такой же медальон. Он только что сварил заживо своего двухлетнего приемного сына. Это правда. Парень поставил на огонь большой котел с водой, и когда она закипела, вытащил ребенка из кроватки и опустил в котел вниз головой, как омара. Почему? Потому что ребенок писался в кровать, сказал он на допросе. Я видел тело, и скажу вам: после такого все фотографии этих ублюдочных борцов за жизнь с изображениями вакуумных абортов выглядят очень даже терпимо.
Голос у Лейдекера слегка задрожал.
– А лучше всего я запомнил, как тот парень кричал и плакал, как он вцепился в свой медальон – точно такой же, как у меня, – как он твердил, что ему надо на исповедь. В тот момент я просто гордился своей принадлежностью к католической церкви, знаете ли… и что бы там ни говорил Папа, я считаю, что у него нету права выражать свое мнение на этот счет, покуда он сам не родит ребенка или на крайний случай не попробует воспитать приемного.
– Ладно, – сказал Ральф. – А тогда в чем проблема со Сьюзан Дей?
– Она подливает масла в этот гребучий костер! – чуть ли не закричал Лейдекер. – Она приезжает в мой город, и я должен ее защищать. Хорошо. У меня есть пара надежных ребят, и если нам повезет, то скорее всего мы проводим ее отсюда в целости и сохранности, с целой головой и прочими частями тела, но что может случиться до этого? Или после того, как она уедет? Не с ней, я имею в виду… Вы думаете, ее это волнует? И уж если на то пошло, вы думаете, что энтузиастов из Женского центра волнует, какие последствия может вызвать ее приезд?
– Я не знаю.
– Защитники Женского центра менее склонны к насилию, чем «Друзья жизни», но если рассматривать ситуацию в целом, не так уж они отличаются друг от друга. Знаете, с чего все вообще началось?
Ральф вспомнил свой первый разговор о Сьюзан Дей с Хэмом Давенпортом. В какой-то момент он почти понял, в чем дело, но потом понимание опять ускользнуло. Он покачал головой.
– Районирование, – сказал Лейдекер и с отвращением рассмеялся. – Старое доброе районирование и урегулирование этого вопроса. Здорово, правда? В начале этого лета двое из наиболее консервативных городских советников Джордж Тэнди и Эмма Витон подали петицию в комитет по районированию. Они предлагали перераспределить район, где находится Женский центр – судя по всему, они просто хотели подтасовать факты так, чтобы Женского центра вообще не стало. Может, я выразился неясно, но, наверное, вы меня поняли.
– Вроде бы понял.
– Ага. Вот тогда-то борцы за свободный выбор попросили Сьюзан Дей приехать в Дерри и сказать речь, помочь им собрать средства на войну с борцами за жизнь. Проблема в том, что комитет по районированию категорически отказался перезонировать седьмой район, и люди из Женского центра об этом знали! Черт, да одна из их директрис, Джун Хэллидэй, сама состоит в Городском совете. Эта Хэллидей и сука Витон чуть ли не глотки друг другу дерут при каждой встрече в зале заседаний. Перезонировать седьмой район невозможно, потому что формально Женский центр – это больница, как и городская больница Дерри, которая располагается совсем рядом. Если поменять зоны так, чтобы Женский центр стал нелегальным, тогда придется объявить вне закона и городскую больницу – одну из трех крупных больниц в округе Дерри, третьем по величине округе в штате Мэн. Разумеется, на такое никто не пойдет. Впрочем, на самом деле никто этого и не добивался всерьез. Тут дело вовсе не в Женском центре. Главное – показать свою крутость и подложить свинью ближнему. Сделаться, как говорится, занозой в заднице. А для большинства сторонников свободного выбора… один из моих сослуживцев называет их выдающимися людьми, «не люди, киты», говорит… так вот, для них главное – доказать свою правоту.
– Правоту? Я не совсем понимаю.
– Им мало того, что женщины могут обратиться в центр и в любое удобное для них время избавиться от одной небольшой проблемки, которая неожиданно завелась у них в животе; сторонникам свободного выбора нужно одержать верх в этом споре. Им нужно, чтобы самые яростные их противники – такие, как Дэн Далтон, скажем – признали их правоту, а этого никогда не будет. Скорее уж евреи и арабы бросят оружие и устроят всеобщее братание. Я поддерживаю право женщины на аборт, если он ей на самом деле необходим, но эти борцы за выбор… меня от них просто тошнит, от их ханжеского лицемерия… Насколько я понимаю, это новые пуритане, люди, которые считают, что если ты думаешь по-другому, не так, как они, тебе прямая дорога в ад… правда, по их версии, ад – это такое место, где по радио передают исключительно музыку кантри, а из еды можно достать только курицу-гриль.
– Резко вы отзываетесь.
– Попробуйте три месяца посидеть задницей на пороховой бочке, и посмотрим, как вы будете себя чувствовать. Скажите мне вот что: как вы считаете, стал бы Пикеринг втыкать в вас нож, не будь Женского центра, «Друзей жизни» и Сьюзан Дей по прозвищу «Оставьте в покое мою священную вагину».
Ральф сделал вид, что серьезно обдумывает вопрос, но на самом деле он разглядывал ауру Джона Лейдекера. Она была очень хорошего голубого цвета, но по краям бегали зеленоватые огоньки. Это очень заинтересовало Ральфа; он понятия не имел, что могли значить эти мигающие огоньки.
В конце концов он сказал:
– Нет, наверное, не стал бы.
– Я тоже так думаю. Вас ранили в войне, которая началась уже очень давно, Ральф. И вы не первая и не последняя жертва. Но если вы пойдете к этим «выдающимся людям» или к Сьюзан Дей, расстегнете рубашку, покажете им повязку и скажете: «Это отчасти и ваша вина, поэтому забирайте свою часть моей боли», – они замахают руками и скажут: «О нет. Нам действительно очень жаль, что вы пострадали, Ральф; мы, выдающиеся наблюдатели со стороны, ненавидим насилие, так что это не наша вина, нам всего-то и нужно, чтобы Женский центр продолжал работу, и ради этого многие люди готовы встать на баррикады, и если в этой борьбе прольется немного крови, значит, так тому и быть. Но их волнует вовсе не Женский центр, вот что меня бесит. Все дело…
