Сашенька безмятежна, как в детстве, много лет назад, смотрит на него ясным взглядом, и во взгляде этом узнавание.
— Деда?..
— Я люблю тебя, моя девочка. — В последний раз коснуться ее щеки, вдохнуть фиалковый запах ее волос. — Прости меня, если сможешь…
Все, теперь ему действительно пора. Теперь он может наконец уйти туда, где ждут его самые любимые люди. Как же хорошо!
Острое жало впивается в бок в тот самый момент, когда он готовится уйти. От боли перехватывает дыхание, откуда-то сзади доносится женский визг.
— Вы убили его! Ненавижу…
Дышать тяжело и смотреть тяжело. В мире живых — суета и неразбериха. Бьется в истерике тощая девчонка. Зарылся в пепел нож с волчьей рукоятью. На лезвии — кровь, его кровь…
— Дэн, братан, с тобой все в порядке?! — Длинноволосый парень с тревогой заглядывает ему в лицо. Губы его дрожат.
— Киреев, ты чего? Не вздумай умирать! — Второй, светловолосый, сдергивает с себя рубашку. — Ты потерпи, я сейчас… рану нужно перевязать…
И где-то там, в сгущающейся темноте, растерянный голос третьего:
— Денис, все кончилось! Ты только держись…
Все кончилось, и ему пора уходить. В истекающем кровью теле тяжело, невозможно вдохнуть полной грудью. Тот мальчишка, которого они так боятся потерять, выживет, он сильный. А ему пора…
— Дэн! — Щеки, уже немеющей, чужой, касается прохладная ладонь. — Не уходи! Не оставляй меня! Не смей уходить!
— Он останется. — Сил хватает только на то, чтобы улыбнуться. — Я уйду, Сашенька, а он останется. Ничего не бойся, ночь особенно темна перед рассветом. Уже скоро… Прощай, моя девочка! И прости…
Его мир изменился, раскололся на две части. Сама жизнь его теперь состояла из двух частей, чужого опыта, чужих, пахнущих пожарищем воспоминаний. В одной из этих жизней его убили. Кажется, два раза… А вторая половина, та, что осталась, отзывалась острой болью на каждый вдох, зябко куталась в наполненную голосами темноту.
— Ксанка, ты сидишь тут уже второй день. Иди отдохни, я тебя подменю. — Это, кажется, Лена разговаривала с хирургами, с Дэном все будет хорошо. Ему просто нужно время.
— Мне тоже. — Его руки коснулась горячая ладонь. — Мне тоже нужно время. Я уйду, как только приедет его жена. Обещаю.
— При чем тут его жена? — В голосе Гальяно — удивление. — Речь не о ней, а о тебе, Ксанка. Сколько часов ты уже на ногах? Как ты вообще до сих пор держишься?
— Это неважно. Мне не сложно, ты же видишь.
— Я вижу, что еще чуть-чуть, и ты упадешь. Я уже запретил Лене приносить тебе кофе. Ну зачем так? Он очнется, и вы…
— Он очнется, и я сразу уйду. Если только его жена не приедет раньше. Я все понимаю, Гальяно, меня не должно быть здесь. Это из-за меня он едва не погиб, но по-другому я не могу… Понимаешь?
— Не понимаю! Я ровным счетом ничего не понимаю. Это что, новое поветрие? Сначала сбежала Ангелина, теперь ты… Зачем тебе уходить, когда вы с Дэном наконец нашли друг друга? Он любит тебя. Елки, да он искал твою могилу все эти годы, думал только о тебе. Ты там совсем того… В этой своей Америке?! Уйдет она! Да поговорите вы сначала по-человечески! В глаза друг другу посмотрите!
— Он женат…
— Он женат! И это говорит мне специалист по добыванию информации! Очнись, Ксанка! Твоя информация устарела. Они разводятся. И знаешь, почему? Потому что все эти годы он любил только тебя. Считал тебя мертвой и все равно продолжал любить. Если только ты… — Гальяно замолчал. — Если только все это зря и твое сердце занято.
Ему нужно было открыть наконец глаза, дать понять, что в комнате они больше не одни, но не хватило решительности. Наверное, впервые в жизни…
— Да, мое сердце занято. — Голос Ксанки упал до шепота.
Вот и все, глаза можно не открывать…
— Оно занято вот уже тринадцать лет.
— То есть ты тоже того?! — По голосу было понятно, что Гальяно улыбается от уха до уха.
— То есть я тоже того. А как может быть иначе?
— Это очень хорошо! Это просто замечательно! Обожаю, понимаешь ли, воссоединять влюбленные сердца! Дэн, братан, открывай глаза! Я же вижу, что ты очухался. Нечего филонить, тут барышня тебя ждала аж тринадцать лет!
Тринадцать лет…
Он накрыл рукой Ксанкину ладонь и только лишь потом открыл глаза.
Больничная палата была залита солнечным светом, в настежь распахнутое окно врывался свежий ветерок. Жара спала. На широком подоконнике, беспечно болтая в воздухе ногами, сидел Гальяно. Он смотрел на них с Ксанкой строго и ласково одновременно, как на неразумных детей.
— Здравствуй, Дэн. С возвращением. — Сейчас, без темных контактных линз, с синими-синими глазами, с тем особенным, только ей одной присущим выражением лица, она больше не была холодной Алекс, она была его Ксанкой.
— И тебя… С возвращением.
Нужно было сказать что-то особенное, что-то такое, от чего все сразу станет на свои места и сердечная боль наконец отпустит, а у него никак не получалось. Сколько лет он представлял себе, какой могла бы быть эта их встреча, придумал столько нужных и правильных слов, а когда дошло до дела, растерялся.
Ксанкины пальчики под его ладонью вздрогнули, и Дэн испугался, что она уберет руку или вообще уйдет, как и собиралась, но она поступила иначе.
— Ты все слышал? — Ее лицо было так близко, что белые волосы щекотали Дэнову щеку. — Ты слышал, что я сказала?
— Да. И я слышал, что сказал тебе Гальяно. — Со стороны окна послышалось деликатное покашливание. — Я скучал по тебе, Ксанка. Ты даже представить себе не можешь, как мне тебя не хватало.
— Я могу. — Она улыбнулась светло и радостно. — Я тоже скучала… Как ты себя чувствуешь, Дэн?
— Хорошо. То есть теперь, когда ты нашлась, отлично!
— У тебя была клиническая смерть, братан! — ввернул Гальяно. — Нам пришлось нелегко. Если бы не Ксанка… Она тебя не отпустила. Я не знаю, как такое возможно, но, кажется, ты жив только благодаря ей и тому серому порошку.
— Это гарь-трава. — Ксанка смотрела ему в глаза. — Она многое может. Я присыпала твою рану, чтобы остановить кровотечение.
— Хирурги очень удивились, что ты вообще дотянул до больницы с таким ранением. Знал бы ты, с какой скоростью может бежать Туча, когда на руках у него… Сколько ты весишь? Килограммов восемьдесят? Вот, с ношей весом восемьдесят килограммов. Ты бы слышал, как, оказывается, он может орать на тех, кто не такой расторопный! Большой босс! Что еще скажешь… А Матюха! Чтобы остановить попутку, ему пришлось-таки пальнуть из своей любимой пушки в воздух — не по колесам, боже упаси! Теперь у него проблемы с местными органами правопорядка, но Туча обещал все уладить.
