– Вот именно.
– Как юрист, мистер Райнхарт, вы не можете не знать, что такое врачебная тайна.
– Но ваш пациент умер.
– Это не имеет значения.
– Для него – имеет. Он оказал мне доверие.
– После смерти больного соглашение о соблюдении тайны утрачивает юридическую силу.
– Юридическую – да, – согласился доктор Радж, – но существуют и моральные обязательства. На мне лежит ответственность. Я не имею права нанести урон репутации своего пациента.
– Весьма похвально, – холодно сказал Джошуа. – Но в данном случае ни одно ваше слово не причинит ему больше вреда, чем его собственные поступки.
– Это тоже не имеет значения.
– Доктор, создалась экстраординарная ситуация. На сегодняшний день я располагаю информацией, неопровержимо свидетельствующей, что на протяжении последних пяти лет Бруно Фрай убил значительное число женщин.
– Вы шутите?
– Не понимаю, доктор Радж, что вы нашли забавного в моих словах. Я не привык шутить, когда речь идет о массовых убийствах.
Радж промолчал.
– Далее, – продолжал Джошуа. – У меня есть основания полагать, что у Бруно Фрая был соучастник и он все еще на свободе.
– В это трудно поверить.
– И тем не менее это так.
– Вы поставили в известность полицию?
– Пока нет, – ответил Джошуа. – Во-первых, у меня недостаточно улик. Для меня-то их больше, чем нужно, но полиция может свести невероятные факты и события к совпадению. И потом, я не знаю, под чью юрисдикцию подпадут эти преступления. Похоже на то, что он убивал женщин в других графствах. Вот я и хочу спросить: не сообщил ли вам Фрай нечто такое, что расширило бы круг этих сведений? Возможно, это поможет мне принять решение относительно полиции.
– Но…
– Доктор Радж, если вы проявите упорство в защите данного пациента, это чревато новыми убийствами. Могут погибнуть еще женщины. Их смерть окажется на вашей совести.
– Хорошо, – сказал Радж. – Но это не телефонный разговор.
– Я завтра же вылетаю в Сан-Франциско.
– Утром я свободен.
– Вас устроит, если я и мои помощники приедем к десяти?
– Отлично, – согласился Радж. – Но предупреждаю: прежде чем обсуждать психическое расстройство мистера Фрая, вам придется дать мне исчерпывающую информацию.
– Разумеется.
– И если вы не убедите меня в существовании непосредственной угрозы, я не открою для вас историю болезни.
– Я абсолютно убежден, что смогу развеять ваши сомнения, – заверил адвокат. – У вас волосы встанут дыбом, обещаю. До завтра, доктор.
Он положил трубку на рычаг и повернулся к Тони и Хилари:
– Завтра у нас будет трудный день. Сначала Сан-Франциско и доктор Радж, а затем Холлистер и таинственная Рита Янси.
Хилари встала с дивана, где сидела во время телефонного разговора.
– Я готова облететь весь шар земной. По крайней мере, хоть что-то начинает проясняться. У меня впервые появилось такое чувство, что мы разгадаем эту загадку.
– У меня тоже, – подхватил Тони и улыбнулся Джошуа. – А знаете… Судя по тому, как вы обработали Раджа, у вас настоящий талант следователя. Вы мастерски провели допрос!
– Это тоже будет выгравировано на моей могильной плите, – заявил Джошуа. – «Здесь покоится Джошуа Райнхарт, симпатичный старый зануда, из которого вышел бы гениальный детектив». – Он поднялся на ноги. – Что-то я проголодался. У меня дома в холодильнике есть несколько бифштексов и пара бутылок «Каберне». Чего мы ждем?
* * *
Фрай отвернулся от залитой кровью кровати и забрызганной стены. Положил окровавленный нож на тумбочку и пошел в ванную. В доме царила почти нереальная тишина, какой не бывает на земле. Его нечеловеческая энергия иссякла. Он чувствовал себя сытым и сонным; веки слипались; конечности налились свинцом.
Он отрегулировал воду, сделав ее такой горячей, какую только мог выносить, и встал под душ. Смыл кровь с волос, лица и всего тела. Ополоснулся, снова намылился и снова ополоснулся. Он ни о чем не думал; память его была девственно чистой, как белый лист бумаги. Вид крови, стекавшей в отверстие ванны, не пробуждал воспоминаний об убитой женщине в соседней комнате: это была обыкновенная грязь.
Все, чего ему хотелось, это привести себя в божеский вид и соснуть несколько часов в своем «Додже». Он был выжат, как лимон. Руки безвольно повисли по бокам; он едва волочил ноги.
Фрай вытерся большим банным полотенцем, от которого пахло женщиной, но это не вызвало ни приятных, ни тяжелых ассоциаций.
Сбоку от мыльницы он обнаружил щеточку для рук и долго выскребал кровь из-под ногтей и из складочек между фалангами пальцев.
Когда Бруно выходил из ванной, чтобы забрать свою одежду, в поле его зрения попало огромное, в полный рост, зеркало на двери ванной – раньше он его не заметил. Он остановился и посмотрел на свое отражение, выискивая пятнышки крови. Их не было.
Он вгляделся в свой вялый пенис и обвисшие тестикулы, тщетно пытаясь обнаружить знак дьявола. Он знал, что устроен не так, как другие мужчины. Мать всю жизнь тряслась от страха, что кто-нибудь узнает о его нечеловеческом происхождении. Бруно родился от земной женщины и клыкастого, покрытого чешуей, пахнущего серой зверя. Страх матери передался Бруно, еще когда он был несмышленышем, и с тех пор он испытывал смертельный ужас перед перспективой разоблачения и сожжения на костре. Поэтому он никогда не оголялся в присутствии других людей. В школе он избегал занятий спортом, объясняя это религиозными предписаниями, запрещавшими ему показываться голым перед товарищами. В кабинете врача никогда не обнажался ниже пояса. Мать уверяла, что всякий, кто увидит его половой орган, сразу поймет, что в его организме присутствуют дьявольские гены, и Бруно прожил сорок лет, разделяя это убеждение.
Однако теперь, глядя на себя в зеркало, он не замечал никаких отличий.
Вскоре после рокового сердечного приступа у Кэтрин он отправился в Сан-Франциско на порнографический фильм и с изумлением отметил, что у других мужчин почти такие же половые органы. Он посмотрел несколько лент, но не увидел ни одного человека, резко отличающегося в этом отношении от него самого. У одних пенис был немного больше, у других – чуточку меньше, у некоторых слегка искривленный и так далее – но все это были весьма незначительные вариации, а вовсе не та ужасная, ошеломляющая разница, которая сулила ему смерть у позорного столба.
Растерянный, сбитый с толку, он вернулся в Санта-Елену, чтобы хорошенько обдумать свое открытие. Первой его мыслью было: мать лгала. Но в это было трудно поверить. Кэтрин рассказывала историю его зачатия семь раз в неделю, подробно описывая ненавистного дьявола и акт зверского изнасилования; при этом она тряслась, рыдала и выла от ужаса. Для нее это было вполне реальное переживание, а не легенда, придуманная с целью ввести его в заблуждение. И все-таки… Тогда, пять лет назад, ему не приходило в голову иных объяснений, кроме того, что его мать была лгуньей.
