Двойник поднял голову, подмигнул и опять вернулся к своему занятию.
Тут Андрей заметил круглый шлем, надетый на воткнутую в землю палку, и кольчугу, распяленную на рогатке. Колечки кольчуги поблескивали, словно измазанные маслом.
«Витязь», — возникло в мозгу подходящее слово.
Если есть витязь, то еще рядом должен быть меч, да и лук тоже. Андрей более-менее представлял, какое вооружение пользовали ратники в старину. Да еще конь! Андрей напряг слух, но ни фырканья, ни шороха перемалываемой зубами травы не услышал. Какие еще звуки может издавать лошадь? Скрип? Нет, это скрипел большущий мешок, подвешенный к ветви позади двойника, там, где лежала тень.
Бородач отложил работу, поднял глаза на Ласковина.
— Что смутишься, братко? — проговорил он собственным голосом Андрея, знакомым по магнитофонным записям. — Тяжка твоя доля? Бежит от тебя победа?
— Непобедимость — в себе самом, возможность победы укрыта в противнике! — процитировал Ласковин, желая тем самым «прощупать» бородача, иллюзию.
Двойник покачал головой. Две золотые серьги у него в ушах задвигались крохотными маятниками.
— То не наша речь, — сказал он.
— Но это верно.
— Ты — господин! — с одобрением произнес бородач. — Владыка.
— Не думаю, — возразил Андрей. Но слова двойника ему польстили.
«Иллюзия!» — напомнил он себе.
— Что есть владыка? — спросил бородач.
Андрей промолчал, полагая вопрос риторическим. И верно.
— Что есть господство? — продолжал двойник. — Господство есть узда и ограда.
Крепкую шею бородача обвивал золоченый шнур, исчезавший под рубахой. Что на нем? Крест? Вряд ли.
— Есть свое и есть свои, — задумчиво, будто бы сам с собой, говорил двойник. — Солнце есть, земля, люди. Мир. Есть Мир (именно «Мир», с большой буквы — так он произнес) — своим. Чужие — вне его. Сокрушители. Ты — владыка, Ты — Миров, люди — твои. Их жизнь — твоя. Ты даешь ее. Так по правде.
— Жизнь — от Бога! — возразил Андрей. — Нет у человека права на чужую жизнь!
— Бог? — произнес двойник с ноткой сомнения. — Какой Бог? Твой? Или чужой?
— Бог един! — сказал Ласковин.
— А хоть и так! Своих выдать не смей!
— К чему клонишь? — спросил Ласковин. — Чего от меня хочешь? Говори прямо!
— Прямо, владыка, даже стрела не летит! — усмехнулся бородач. — Тебе ль не знать? Нет града без стен!
— Наши города без стен, — сказал Ласковин.
— Знаю. Ты — их ограда. Но чужие входят и творят что пожелают. Трудно тебе. Мир — твой. Власть — твоя отроду. Но ни дружины нет у тебя, ни права. Чужие выбирают властителей под стать себе. Чужие тянутся к чужому, и в личинах они, как плясуны на пиру. Только Бог узнает их и указует владыке: убей! Но ты, господин, не слышишь. И надобен тебе пес, чтобы чуял злое!
— Не понимаю, — признался Андрей.
— И дан тебе пес, — не обращая внимания на его реплику, продолжал двойник. — Бог нашепчет ему, он облает, ты убьешь.
Андрей вдруг сообразил, на кого намекает бородач, — на отца Егория! И, рассердившись, собрался ответить резко, но… что толку оскорблять того, кто не понимает.
А двойник не понимал. Он был убежден в своем, и ему было хорошо в своем убеждении. Но и сила у него была — от убеждения — поболе, чем у Ласковина.
— Не пес он мне, а наставник! — сказал Андрей.
— Ты господин, — терпеливо произнес бородач. — Ты разишь. Ты — нашего корня. Но приходит чужак и говорит: пойдем возьмем поля соседа твоего — и ты идешь. Может ли дикий конь жить в чащобе? Может ли белка рыжая, огневая, в поле пропитаться? Но петляв зверь, и запах его тебе неведом. Глянь сюда!
Бородач легко вскочил на ноги, выхватил из костра пылающий сук и ткнул им в сгустившуюся под ветками тьму. Пламя озарило подвешенный мешок. Бородач толкнул его головней, разворачивая. Уши Ласковина резанул пронзительный взвой, и он увидел два отливающих изумрудным огня, а потом — заросшее мехом лицо. Или морду? Громадная обезьяна — верней, нечто среднее между обезьяной и медведем — была подвешена над землей на цепях, головой вниз, причем сама голова, в сером, похожем на грязный мох меху, оттянута назад переплетением ремней и выгнута затылком к спине. «Обезьяна» уставилась на Ласковина, и тут прямо у него на глазах нижняя часть морды, челюсти в клочковатой серо-зеленой бороде начали удлиняться, причем раздваиваясь посередине из-за двух сдерживающих, крест-накрест, ремней. Кривые клыки выглянули из-под нижней губы. Бородач ткнул пылающей головней прямо в удлинившуюся морду, и шерсть на ней вспыхнула, сворачиваясь спиральками. Выдвинувшиеся челюсти «втянулись» обратно, и оборотень глухо зарычал. Бородач усмехнулся и воткнул горящий конец головни прямо в изумрудный глаз.
Истошный вопль, шипение огня, лязг раскачивающихся цепей… Андрей отшатнулся.
— Довольно, — попросил он.
— Довольно — что? — спросил бородач, опуская головню.
— Не издевайся над животным!
— Он? Живой? — Двойник разразился хохотом. И прижал угасающий сук к мохнатому боку.
Новый истошный вопль. Вонь стала почти невыносимой.
— Смотри, владыка! Смотри сюда! — крикнул двойник и, схватив оборотня за почти человеческое, но обросшее волосом ухо, развернул к Ласковину. От хватки двойника оборотень завопил снова, громче прежнего. — Сюда смотри! — И подвешенному: — Молчать! Соли захотел?
Визг тут же оборвался. Ласковин посмотрел туда, куда показал Бородач, и увидел на месте только что выжженного глаза прежний зеленый огонек в обрамлении опаленной шерсти.
— Плохо, — произнес двойник и отпустил оборотня, закачавшегося на цепях. — Слепой ты и глухой. Не чуешь, не разумеешь, не вникаешь. Да, братко, тяжко тебе! Сядь! — И бросил головню обратно в костер, взметнув рой искр.
— «Не издевайся!» — передразнил он Ласковина. — Да ты зубами душить таких должен! Владыка! — на сей раз слово прозвучало с плохо скрываемым презрением.
Ласковин молчал, хмурился.
— Оставим, — вздохнув, произнес Бородач. — Может, и научишься нашенской хватке. А пока… пес тебе дан.
И береги его, владыка! Цены ему нет! А она, — он похлопал ладонью по земле, — по праву твоя. Не дай ее опаскудить!
— Поздно, — сказал Ласковин. — Уже опаскудили!
— Так рви их! — закричал двойник. — Топчи их, владыка, и воспрянем! Семя в нас доброе!
«Почему — в нас?» — подумал Ласковин.
— Зло порождает зло, — сказал он.
— Большее зло, когда истинных владык, тебе подобных, люди узнавать не желают. Когда приходят к ним лживые. Богов не почитающие. Богов твоей земли, владыка. Приходят и берут твою землю, и землю соседа берут. Для себя. А то и тебя заставят воевать, сами-то не умеют. Ну-ка, испей! — Он протянул Андрею обернутую в мех баклажку…
