Он машинально протянул руку к вихрастой голове – инстинктивный жест, когда ребенок смотрит с тревогой. Протянул левую руку.
Рука была.
Его рука.
Нет, не его…
Не было свежей царапины на мизинце, и следа от кольца на безымянном, и старого-старого ожога на ладони – а в остальном похожа, все на месте.
Нет, не все.
Не было меча, или кинжала, – не было его оружия. Оружия Стража.
Иоанн растерянно провел взглядом по траве – и понял, что меча нет – но он где-то рядом. И Страж может взять его в любой момент. Он может взять. Но правой рукой.
Он взглянул на часы – еще один инстинктивный жест. И бесполезный. Прошли века, прошли эпохи – и механизм стоит сто, миллионов лет. Или не прошло ничего – и стрелка застряла на тех же цифрах.
Он ошибся. Стрелка бодро бежала по кругу.
Прошло примерно полчаса.
Он протянул руку Андрюше: пойдем отсюда, все кончилось.
Не кончилось ничего. И ничего не началось. Просто все остановилось.
Застыл в полете легкий ветерок и шепчущая что-то ему трава; застыла неуверенная, робкая улыбка – только-только появляющаяся на лице мальчика. Застыла маленькая ладошка, протянутая навстречу его руке. Двигаться мог один Иоанн.
Опять! Хотелось завыть… Глотку саднило, глотку жгло оставшимся внутри криком.
Он протянул руку к бадье.
– Не стоит! Здесь горькие воды… Голос за спиной.
– Ну что, Страж? Тяжело? Нелегкий был спарринг?
Спарринг? Это – спарринг?! Иоанн поворачивался целую вечность… По склону воронки к нему спускался человек. В камуфляжной одежде, обагренной кровью. Усталая походка, высокий залысый лоб, трехдневная щетина. Опасности от человека не исходило. На вид лет пятьдесят, подумал Иоанн, не зная, за сколько идет этот год: за век? за тысячелетие? за эпоху? На каждой войне своя выслуга лет.
– Шучу, Страж, – насчет спарринга. – Человек подошел почти вплотную к Иоанну и срубу колодца. – Молодец, хорошо дрался… У нас там тоже было жарко…
Иоанн услышал – легким дуновением, бесконечно далеким эхом – там, откуда пришел человек – топот миллионов белых коней, и звон бесчисленного оружия, и пронзительный, печально-торжествующий зов трубы… И шум крыльев птиц, всех птиц неба – прилетевших пожрать трупы врагов.
Человек уселся прямо на землю, прислонился спиной к зеленым от мха бревнам. И с наслаждением вытянул ноги.
– Садись, ангел… Покурим?
Прежде чем сесть, Иоанн заметил странную вещь. Лицо незнакомца он видел отлично, мог разглядеть каждую мелочь – но камуфляжная форма его плыла, перетекала из ниоткуда в никуда – деталей понять невозможно. Одну, достаточно необычную, Иоанн все-таки разглядел – неясно мерцающую продолговатую нашивку (имя? личный номер? группа крови?) – но была она почему-то не на груди или рукаве, а на бедре… И прочитать это имя (или не имя) было невозможно.
Человек порылся в помятой пачке (надпись и картинка на ней плыли – как и униформа) – выбрал две нераскро-шившйеся папиросы, протянул одну Иоанну. Никогда в жизни Иоанн не курил. Но понял – сейчас он закурит.
…Они курили молча, сосредоточенно – два Воина в короткой передышке боя.
Человек встал, загасил окурок о подошву высокого шнурованного ботинка. Иоанн поднялся секундой позже. Человек осторожно коснулся Андрюши – так и замершего на одной ноге и с протянутой ладошкой – и усадил его на траву. Туда, где только что сидел сам. И отер застывшую на щеке мальчика слезу…
Потом медленно огляделся вокруг. И – вслед за ним Иоанн увидел то же, что и он. Тела. Груды тел. Груды мертвых тел. Даниэль – прекрасный даже в смерти. Мрачный Осип. Марья… И Марья? Прохор и охотники. Гавриил. Улыбающаяся Ная. Многие другие.
Ближе всех к Иоанну лежала Адель.
Он убил ее.
Все-таки убил…
Убил, не желая того.
Убил, когда безжалостно вышвырнул из своего мозга.
Только так и можно убить любимую и любящую…
– Нелегкая была жатва, Страж…
– Зачем? Зачем? Зачем?
– Когда-то здесь упала звезда. И стал Колодец. А каждому Колодцу нужен Страж… Колодцы ведут вниз…
– Значит, ворот не было? Декорация? Значит, не было Царя? Все – декорация? Инсценировка? Значит, все было напрасно? Но зачем?
Два кивка и одно покачивание головой.
– Почему напрасно? Ты легко мог уничтожить бутафорские Врата и распахнуть реальный Колодец. По-настоящему, во всю ширь, Колодец открывает лишь кровь Стража – пролитая другим Стражем. И вот тогда было бы тяжко…
– Значит, это… – Иоанн показал на спящего Андрюшу.
– Да. Это Страж. Будущий твой преемник. Но не скоро…
– А они? Даниэль и… Адель. Демоны?
– Почему? Ангелы обладают свободой воли. И кто-то выбирает Агнца, кто-то —Дракона… Драконы, знаешь, они ведь тоже привлекательны – огонь, мощь, натиск…
– А остальные? Вещунья, Царь и этот… из кустов…
Человек досадливо поморщился.
Мертвый Даниэль восстал. Мертвые губы раскрылись трубным гласом, словно он опять вызывал на смертный бой Осипа:
– И ты веришь шарлатанам?!! Балаганным чревовещателям?!!
Устами мертвого говорил человек. Человек? Ладно, пока Иоанн будет считать его человеком – за неимением других вариантов.
Больше он ничего не спрашивал. Медленно обводил взглядом своих мертвецов. Он и так знал все о каждом. О Даниэле – долго мерившем чужие жизни и получившем той же мерой; о Гаврииле – уставшем и сломленном, о все забывшем Гаврииле – но сохранившем меч Стражей пять долгих лет. Об Осипе, о Страже-ренегате, сумевшем наконец умереть.
И об Адель.
Об его Адель.
О прекрасной всаднице на белом коне. Об ангеле Дракона.
Человек спешил. Но не торопил – ни словом, ни жестом.
Иоанн отвернулся от мертвых и повернулся к человеку. Глаза были сухи. Мертвецы исчезли.
– Ты даже не попрощался… – Казалось, человек удивился.
– Зачем прощаться с мертвыми?
– Ангелы не умирают. Просто долго возвращаются… Когда она восстанет из Бездны, новые звезды вспыхнут вместо старых… Прощайся.
– Через Бездну?
– Что такое Бездна против Любви? Даже смешно… Жаль, что я давно разучился смеяться… Прощайся же, глупый ангел!!!
– Я люблю тебя…
– Я знаю. И я вернусь… Я вернусь. Ты только жди…
– Я буду ждать. У нас все начнется сначала…
– И ты опять убьешь меня ?
–…Да.
– Я люблю тебя, Страж… Я возвращаюсь…
Бездна смолкла. Звезды будут гаснуть тысячи лет. Миллионы. Он будет ждать. Чтобы все повторилось. Все. Чтобы Любить… Чтобы снова отправить в Бездну свою Любовь. Прекрасную всадницу на белом коне, лучницу в золотом венце. Адель. Ангела Дракона.
Человек молчал. Лицо у него было странное, словно он жалел, что забыл – как смеются и плачут. Потом он сказал:
