— Мне холодно, — сказала она еле слышным шепотом.
Самдап посмотрел на Кристофера.
— В сундуке лежат вещи, приготовленные для путешествия, — сказал он. — Я должен был их собрать, но мне пришлось присматривать за Сонам и я забыл об этом.
— Уильям, — позвал Кристофер. — Иди сюда и помоги нам собраться. Помоги Самдапу вынуть вещи из сундука.
Пока мальчики поспешно сортировали вещи, палатки и сумки с едой, Кристофер помог Чиндамани сесть. Он обнял ее, вспоминая, что совсем недавно они играли прямо противоположные роли.
— Куда мы идем, Ка-рис То-фе? — спросила она.
— Мы уходим отсюда, — ответил он. — Далеко отсюда.
Она слабо улыбнулась и попыталась поднять с пола несколько сумок.
— Не надо связывать их вместе, не теряй времени, — сказал Кристофер. — Мы сделаем это позже. Самое главное сейчас — убраться из этой комнаты.
Чиндамани повернулась и в последний раз посмотрела на Сонам. Старуха лежала на кровати, в глазах ее застыл испуг. Чиндамани склонилась над ней, распрямив ноги и руки старухи. Она прикрыла ей глаза и мягко поцеловала в губы.
Из коридора донесся звук шагов, кто-то бежал сюда.
— Быстро! — прошептал Кристофер. — Пошли!
Кристофер отодвинул портьеру, Чиндамани открыла потайную дверь и скользнула внутрь, за ней последовали Самдап и Уильям. А за ними Кристофер, захлопнувший за собой дверь. Даже если кто-нибудь отодвинул бы портьеру, он бы не заметил хорошо замаскированную дверь.
Неподалеку на подставке горела лампа. Чиндамани взяла ее и пошла вперед. Позади них, в комнате, раздавались приглушенные голоса.
— Что это было, Чиндамани? — спросил Кристофер, как только они отошли на достаточное расстояние от двери. — Что ты сделала с ним? Почему он убил себя?
Она ответила не сразу. Она шла впереди, и Кристофер не видел ее лица: лампа была у нее. Стены прохода были грубыми и какими-то незаконченными; но в одном месте кто-то — без сомнения, одна из предшественниц Чиндамани — нарисовал картину, изображавшую мать и ее детей, стоящих около дома в окружении овец и яков. Свет на мгновение остановился на картине, а потом она снова погрузилась в темноту.
— Это было проклятие, — наконец уронила она в темноту, не обращаясь ни к кому конкретно.
— Проклятие? Ты, конечно же, не веришь?..
— Сонам не знала, что оно означает, — продолжала Чиндамани, словно не слыша его. — Это тантрическое проклятие, очень сильное. Она не должна была знать его — вот что испугало Ринпоче. Его знают только самые продвинутые ученики. Но Сонам часто пользовалась этим ходом и подслушивала у двери в лха-кханг. Ее это зачаровывало и она запоминала самые разные вещи. Конечно, она ничего не понимала, но целиком запоминала ритуалы, заклинания... проклятия! — Она остановилась и повернулась лицом к Кристоферу.
— Я думаю, что Царонг Ринпоче уже почти сошел с ума от вины за содеянное. Когда он услышал проклятие из уст человека, который, как он думал, не мог его знать, он, наверное, вообразил, что через Сонам заговорили боги, проклиная его.
— А ты, откуда ты знала продолжение?
— О, Сонам, научила меня всему, что подслушивала в лха-кханге. Иногда мы спускались вместе и часами следили за ритуалами. Но... — Она заколебалась. — Было что-то еще, что-то, что заставило меня сделать то, что я сделала. Сейчас это ощущение уже прошло. Но когда он выстрелил в Сонам, я почувствовала, как что-то вселилось в меня.
— Злость?
— Нет, нечто большее. Нечто совсем другое. Я не могу объяснить.
— И не нужно. Пойдем, нам надо уходить отсюда. Ты все еще не объяснила мне, как ты собираешься вывести нас из Дорже-Ла.
* * *
Из часовни Тары деревянные ступени и короткие проходы привели их в гон-канг. Маленькая подземная часовня была пуста, не считая чучел животных и охранявших ее богов. Здесь горели несколько ламп, наполняя комнату желтоватым светом.
Чиндамани объяснила Кристоферу их маршрут, передав все, что сказала Сонам. Он выслушал ее с мрачным лицом, пытаясь понять, сколько в рассказе старухи правды, и сколько — вымысла.
Они связали весь багаж. Среди маленькой кучки оставшегося в гон-канге оружия Кристофер нашел короткий ржавый меч и засунул его за пояс.
— Уильям, — позвал он.
Мальчик был рядом, не собираясь больше выпускать отца из виду. Кристофер порылся в своей чубе и вытащил что-то мягкое. Это был маленький и старый плюшевый медвежонок.
— Я привез из Карфакса старину Сэмюэля, — пояснил Кристофер, протягивая мальчику потрепанную игрушку. — Я подумал, что тебе понравится, если он будет с тобой. Чтобы напоминать тебе о доме.
Мальчик схватил медведя и прижал к груди. Он всегда был его любимой игрушкой, всегда спал вместе с ним, и за последние несколько лет медведя чинили, заново набивали и зашивали не меньше десятка раз. Он посмотрел на отца, и в первый раз за все это время на лице его появилась улыбка. Вместе с Сэмюэлем ему не страшны были никакие опасности.
Самдап с изумлением следил за ними. Подобные игрушки он видел и раньше, хотя именно такой ему видеть не приходилось. И зачем мальчику-чужеземцу нужно нести ее с собой? Может быть, это какой-то бог?
Уильям убрал Сэмюэля в свою сумку.
— Скоро мы вернемся в Карфакс, Сэмюэль, — сказал он.
Кристофер улыбнулся. Ему очень хотелось поверить в это.
* * *
Они скатали несколько ковров, лежавших перед алтарем. Внизу оказался узкий, врезанный в пол люк с медным кольцом.
Кристофер повернулся к Чиндамани. В окружавшем их болезненном свете щеки ее пылали, глаза блестели. Он с трудом осмелился посмотреть ей в лицо.
— Тебе не надо идти с нами, — сказал он. — И тебе и Самдапу. Я уверен, что здесь ты будешь в безопасности. Царонг Ринпоче мертв. Ты представляла угрозу только для него. Для Замятина лучше, чтобы ты оставалась в живых. Он будет использовать тебя как символ, но не причинит тебе вреда. И мальчик нужен Замятину живым, а не мертвым. Ты не знаешь, что ждет нас там, внизу. Или во время путешествия.
— Я виновата в смерти Ринпоче, — ответила Чиндамани. — По крайней мере, так скажет монах, находившийся в комнате. Его сторонники так этого не оставят. И Самдап не будет в безопасности рядом с Замятиным. Ты это знаешь. И ты знаешь, почему.
Он ничего не мог на это возразить. Она была права: он знал, почему.
— Отлично, — ответил он. — Мы идем вместе. Мы не можем позволить себе задерживаться здесь — они уже повсюду ищут нас. Я не знаю, что ждет нас внизу, под этим люком. Может быть, там ничего нет; может быть, то, что там есть, опаснее Замятина и его людей. Но у нас нет выбора. Если мы уходим из монастыря, это единственный путь, который открыт для нас.
