Приготовилась встать, но вода изменилась, и она поплыла, ныряя и раскрытыми до боли глазами всматриваясь в мутную толщу. Всё было одинаковым, мутным и почти чёрным. Не рябил серый свет, сплетая фигуры, не мелькали вспышками глаза Владык. Но они были тут, тело ощущало упругие волны движения чужих жизней.
«Глазами не увижу»… Нырнув поглубже, она замерла, зажмурившись, повисла в толще воды, медленно всплывая. Слушала свою кожу. И посреди мерно прокатывающихся по телу волн от движения чужих тел вдруг уловила издалека мелкое беспорядочное биение — так зверёк мечется, попав в силки. Не открывая глаз, повернулась и поплыла навстречу колебаниям воды. Выныривая за воздухом, успела услышать обрывок женского рыдания и снова вниз, уже глядя через мутную толщу. Внизу и впереди светил красный расплывчатый огонёк, и рядом с ним, закрывая свет движениями, бился скорченный силуэт, окружённый длинными невнятными тенями.
Над ним Найя снова нырнула, ударилась о столб и, перебирая по нему руками, опустилась до самой земли, отталкивая ногами плотные упрямые тела, скользившие вокруг. Мальчик бился над ней, раскидывались по-лягушачьи ноги и подтягивались к животу, а от запрокинутой головы отделялись и всплывали к поверхности серые пузыри. Он все реже и слабее дёргал ногами, рука повисла в толще, будто указывая на что-то вдали. Вильнув телом, Найя подставила плечи и, бодая головой вялое тело, толкнула его вверх. Кольца змеиных тел резко сокращались, и она повернулась, руками поддевая и растаскивая их. В голове билось и гудело от недостатка воздуха, а дышать, как в первый раз, под водой она не рискнула: всё уже было тут другое. Всё, кроме вольных и плотных движений Владык, хозяевами мелькающих в водяной толще. Вцепившись рукой в плечи вяло висящего мальчика, изо всех сил потащила его вверх, всплывая сама. Другой хваталась за столб, подтягиваясь повыше. И наконец, теряя сознание, выскочила головой в пустоту воздуха, переворачивая и дёргая детское тело.
На чёрной поверхности воды закашлялась мучительно, прижимая спасённого своим боком к столбу под мостками, цепляясь за него руками.
— Мерути, мой Мерути! — на ступенях женщина крутилась, визжала, сотрясая мостки, протягивала руки поверх держащих её мужчин.
— Да, норм, всё в поряд-ке, вот он, — Найя выплюнула слова вместе с водой из горла. Все замерли, пытаясь разглядеть, откуда донесся голос. Только мать, пытаясь спуститься, задёргалась сильнее на верхних ступенях, упала к самой воде, взбивая волны и брызги, но её крепко держали мужчины, стоящие выше. Найя хрипло вздохнула. Похоже, никто не поможет ей. Издалека слышался крик Акута, прорывавшегося через толпу. Она приняла тряпочное тело мальчика на руки и, стараясь держаться на поверхности, толкнула перед собой к ступеням. Там его подхватили мужчины, стараясь не спускаться к самой воде.
Медленно выбралась следом и села рядом с матерью, что раскачивалась, прижимая к груди сына. Акут рвался к ней, но воины, охраняющие вождя, держали его, заламывая руки.
Найя с трудом подняла голову и посмотрела на Мененеса. Лицо его в мигающем свете факелов было чёрным и неподвижным.
— Пусти моего мужа, вождь.
— Ты нарушаешь волю богов, — голос вождя напомнил ей шелесты Владык, — ты так сильна?
— Я просто… — она сглотнула и сморщилась.
— Иди в свой дом, женщина без правил. Я буду думать о тебе.
Найя увидела, как из разжавшегося кулака мальчика выпал и засветился на сыром дереве круглый камушек огненного цвета. Тяжело встала и подошла к Акуту, взяла его за руку.
— Пойдем отсюда, мастер.
Они шли, а люди вокруг жадно слушали слова Мененеса о смелости мальчика, вернувшего ему оброненный в воду амулет. Люди кричали хвалы вождю и радовались благополучному завершению времени Еэнна.
Голос раскатывался над чёрной водой, шелестел мелкий дождик, и снова пришедший ветер дёргал верхушки деревьев. Мененес, договорив, отправил племя к праздничной еде и встал. Злыми глазами посмотрел на камень, который вернул ему Меру с поклоном. И сжав в кулаке, отправился в дом. Но, не дойдя до порога, остановился, услышав догнавший его шёпот.
— Все с-свершилось верно, пос-слушный. С-сложное вкус-сно. Ты будешь награждён. Будеш-шь…
Оглянулся, проверяя, слышит ли ешё кто шелест у самого уха. Но с тихим говором люди расходились. И Мененес, успокоенный, двинулся внутрь, к вкусной еде и женщинам.
За углом общего дома, в котором горели светильники и на праздничных чистых циновках стояли деревянные и глиняные миски с едой, привалился к плетёной стене Тику. Он не выходил к людям сегодня ночью. Но и не пил отту. Теперь, когда Мерути был спасён и вождь ушёл в дом, Тику сидел у стены и плакал. Слёзы жгли его единственный глаз, падали на реденькую бороду. Он боялся.
Акут уложил её на мягкую шкуру и отбросил в сторону мокрую тайку, белую, расписанную по краю лесом красных цветом.
— Не на-до…
— Силы твои забрала вода.
— Я буду спать…
— Да. Молчи.
Из сумки на поясе достал мешочек и, погрузив в него руки, вынул их — белыми. При каждом движении с пальцев срывались слабо светящиеся облачка, расплывались в сыром воздухе хижины. Дождь снаружи шумел и шлепал. Акут наклонился, положил белые руки ей на лицо, поверх полузакрытых глаз.
— Сухое…
— Камень Айны.
Ладони двигались, осушая влажную кожу, и Найя вздохнула, обмякнув телом на шкуре. Невесомый порошок пах солнцем и немножко школьным окном с яркими стеклами. Май. Звонок. Хлопание сумок о столы.
— Это — мел. Мел?
— Нет этого слова. Камень Айны. Она высушила макушки скал за поворотом реки, когда не могла плакать, навсегда. И камень Айны не берет воду. Он сухой и в дождь.
Чуть помедлив, Акут огладил её плечи. Смотрел, как через белую дымку просвечивает витая змея. Она уже спустила закрученный хвост к самому локтю, а голова лежит на ключице, носом к ямке под горлом. Руки его остановились, дрогнув. Один завиток захватывал правую грудь, расцвечивая кожу почти до самого соска.
— Ещё…
Руки продолжили движение. Мерно, кругами, иногда еле заметно, иногда нажимая сильнее, он втирал порошок в светлую кожу. Погружал пальцы в мешочек и снова касался тела. Живот, бёдра. Треугольник входа… Мягко повернуть на живот. Змея позвоночника под ладонью. Ниже, по круглому. Подождав, когда мастер закончит со спиной, Найя сама повернулась снова. Колени… И к самым щиколоткам. Ступни, такие узкие, что его ладонь удивлялась. Маленькие пятки.
Пройдя по каждому пальцу отдельно, Акут встал и перевернул на спящей Найей пустой мешочек, встряхивая. Облачко порошка поплыло вниз, по пути расходясь, становясь прозрачным туманом.
