— Спасибо, — сказал он, уставившись замотанными глазами мимо, — кто бы вы там ни были.
— Артём, — представился я, испытывая некоторую неловкость. Странно общаться с человеком, который не может тебя увидеть.
— Иван, — ответил тот коротко.
Все замолчали — обсуждать что-то в его присутствии было… Невежливо, что ли? Так и просидели минут пятнадцать, пока не пришел Ольгин «заместитель по» и не увел слепого, поддерживая его за локоть.
Потом сидели ещё полчаса или около того — часов у меня не было, мобильник вообще не помню, куда делся. Тот же заместитель вернулся и поманил за собой на этот раз меня. Я пошел — а почему, собственно, нет? События последних дней меня морально вымотали, и было уже как-то даже всё равно. Надеюсь, меня там покормят и разрешат покурить, а то очень хочется. От объяснений, что происходит, я бы тоже не отказался, но есть и курить хочется сильнее.
Сначала со мной долго беседовал некий Семён Маркович, тоже чего-то там по безопасности. Только не внешней, а внутренней. Я не стал спрашивать, является ли он тоже замом моей рыжей зазнобы или сам по себе рулит. Моложавый и подтянутый дядька лет пятидесяти, суховатое лицо, горбатый нос, седина на висках, тщательно выбрит. Вымотал все нервы, сволочь такая. И спрашивал, и спрашивал, и спрашивал… Вроде вежливо, без наезда, но в такие подробности биографии норовил залезть, о которых я вообще никому рассказывать не собираюсь. Пусть мои скелеты в шкафах покрываются пылью дальше. Очень уж ему хотелось выяснить, почему это я в деревне жил, и как так получилось, что все пропали, а я нет. Деревня моя, впрочем, осталась там, где была и сюда не перенеслась, так что придётся ему мне на слово поверить. И чёрта с два я знаю, почему так вышло. Наверное, буду отзываться на кличку «Счастливчик».
А ещё въедливого безопасника страшно интересовало, отчего да почему я оказался ровно там, где засели военные из какой-то там «конторы», и не имею ли я, случайно, к ним какого-нибудь отношения. И моё «да хер его знает, как так вышло» его не устраивало. К счастью, потом пришёл Евгений, который зам, и принес какие-то бумаги, почитав которые Семён Маркович от меня отстал. Сказал только, что первичные допросы задержанных отсутствие моей связи с Конторой пока подтверждают, но он всё равно будет за мной приглядывать. Я подумал, что Борух так легко тут не отделается. Однако на этом мои страдания не закончились — Евгений сопроводил меня в подвал и сдал на руки раздражённому человеку в лабораторном халате.
Он представился как «профессор Воронцов», усадил меня на стул в чём-то вроде телефонной будки и сунул в руки какой-то планшет. Профессор выглядел не молодым и не старым, а что-то среднее: вроде и седой и с залысинами, а резвый, как будто ему не больше тридцати. Но при этом склочный, как будто ему лет тысяча. Планшет оказался без кнопок и вообще, кажется, цельный. Как будто пластина тёмного полированного камня или вулканического чёрного стекла. Размером дюймов десять-двенадцать по диагонали, если планшетными мерками мерить, толщиной сантиметра два. Массивная такая штука.
— Смотрите туда! Чего вы меня разглядываете? — наорал на меня профессор.
— А как он включается? — тупил я, вертя в руках монолитную штуковину.
— Вы идиот, молодой человек? Я что, неразборчиво говорю? Я не прошу вас ничего включать. Я прошу вас смотреть!
Я послушно уставился в тёмную глубь.
— Что вы видите?
Сначала мне казалось, что надо мной зачем-то издеваются, но потом увидел, что за поверхностью, если приглядеться, просматриваются какие-то структуры. Словно вплавленные в стекло нити и пузырьки. Чем внимательнее я их рассматривал, тем отчетливее они проступали. Сложная многомерная сеть из точек и линий, которая завораживала и тянула рассмотреть её подробнее. По привычке пользователя смартфона я провел пальцем по экрану, пытаясь повернуть изображение, планшет дрогнул в руках, и в ответ, кажется, дрогнул пол… В внутри меня как будто что-то натянулось, в солнечное сплетение плеснуло холодом, точка на экране поехала за пальцем…
— Прекратите немедленно! — заорал на меня профессор. — Вы с ума сошли? Вы что творите?
Над будкой замигала оранжевая лампа, где-то вдалеке за дверями включился тревожный ревун. Учёный распахнул дверь и грубо выдернул планшет у меня из рук.
— Что случилось, Сергей Яковлевич? — в комнату забежал встревоженный Евгений и ещё какие-то люди. На меня они смотрели недобро.
— Очень… Хм… Активный потенциал попался. Ручонки шаловливые, а ума нет.
Я поднял руки жестом сдающегося немца. Всё-всё — обезврежен и обезоружен, нихт шиссен.
— Забирайте этого диверсанта, — резко сказал профессор, — давайте следующего…
— Я не… — возмутился я, но меня никто не слушал.
Отвели в лабораторию, набитую удивительно старообразными приборами — там был работающий лучевой осциллограф! Здоровенный, как бабушкин сундук, с круглым зелёным экраном. И ни единого компьютера!
Меня усадили на кресло, словно взятое в кабинете стоматолога, подключили какие-то датчики к рукам, под голову пристроили холодную неприятную железку. Я, было, подумал, что это антикварный полиграф, и мне сейчас будут задавать вопросы. Кто застрелил Кеннеди, кто убил Лору Палмер, кто подставил кролика Роджера и так далее. Но нет — никаких вопросов. Две молодые симпатичные лаборантки и немолодой несимпатичный мужик в халате что-то делали за моей спиной, щёлкая переключателями и тихо переговариваясь непонятными словами, а я просто так сидел. Даже задрёмывать начал.
Но тут одна из лаборанток поставила передо мной высокий барный стул, на котором стоял стеклянный лабораторный колпак. Под ним, на тарелке с надписью «Общепит», лежал чёрный, матовый, с жирным графитовым отливом кубик. Он почему-то показался мне неприятным, хотя обычно я ничего не имею против кубиков.
— Пожалуйста, поверните кубик, — сказала мне лаборантка. Та, что пониже, но пофигуристей.
Я дёрнулся, но вторая, высокая и стройная, мягко придержала меня за плечи.
— Не отрывайте головы от съёмника импульсов, пожалуйста.
— Но как…
— Представьте, что владеете телекинезом. Вам знакомо это слово? — она стояла за креслом, держала руки на моих плечах и волнующе дышала мне в затылок.
— Ну… Да, слово-то знакомо… Я должен повернуть его силой мысли, что ли? Если что, я не из этих…
— Просто попробуйте, — горячо и влажно мурлыкнула мне в ухо эта фемина.
Я попробовал. Кубик повернулся. И ещё повернулся. И начал скакать по тарелке, как будто его черти пинают.
Лаборантка поменьше его быстро унесла, так что не знаю, что с ним потом стало. Может, так и скачет.
— Я таки владею телекинезом? — удивился я.
— Нет, — шепнула мне на ухо стройная, — не владеете.
— А как же…
— Спасибо, мы сняли показания, вы можете идти, — голос её стал строгим, и руки с плеч она убрала.
— Куда идти-то?
— Там скажут.
И я пошёл.
Что это было? И что теперь будет? Вот два вопроса, которые меня волновали больше всего и которые я задал Ольге. А ещё:
— А пожрать тут где-нибудь можно?
— Пойдём, страдалец, — рыжая осмотрела меня с ног до головы, и я осознал, какой имею потасканный вид.
В этой одежде я лежал в поле с автоматом, потея от… Ну, например, боевой ярости. И это было заметно. Кстати, было ещё и жарко — хотя я снял все тёплые вещи и остался в штанах, майке и куртке, они были немного не по сезону. Кстати…
— Оль, а сейчас что — лето?
— В смысле? Ах, да… Тут ещё нет времен года. Слишком мала метрика. У нас даже Луна пока не проявилась.
— Пока? Луна?
— Не забивай голову, всё поймёшь постепенно. Ты тут надолго, привыкай. Пошли в столовую, покормлю тебя…
В столовой было успокаивающе тихо и малолюдно. Система самообслуживания — берёшь поднос, везёшь его по направляющим, ставишь тарелки и стаканы. Девочка в фартучке и белом колпачке по просьбе наливает горячее. Именно девочка — вряд ли ей исполнилось хотя бы пятнадцать. Удивило отсутствие кассы в конце стойки. Впрочем, платить мне нечем, тут не примут мою кредитку.
