— Не только его, — вновь напомнил Малколм. — Он-то, разумеется, заслужил каждую секунду своих страданий. Но пусть девочка поправится, и ее удочерят какие-нибудь достойные люди.
— Это невозможно, Малколм, — вздохнула Джессика. — Я тебе уже говорила, я не всемогуща. Совсем, совсем не всемогуща. Я никого не могу вылечить, даже если очень захочу. Могла бы, если бы осталась в живых. Но не теперь.
— Но… — Малколму пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжить, — наоборот — это сделала ты? Ты заразила ее бешенством?
— Я не кусала ее за палец, если ты об этом, — холодно ответила Джессика.
— Ты знаешь, о чем я говорю! — Малколм впервые почувствовал раздражение, говоря с ней. — Только не говори, что это был ее выбор — играть или не играть с больной кошкой! Ей всего три года, какой к черту выбор!
— Ее отец еще не потерял всего, — сказала Джессика; ее красивое лицо было спокойно. — Даже в случае его собственной мучительной смерти, даже если бы он знал, что никогда ее больше не увидит, ему была бы утешением мысль, что Грэйс останется жить. Останется после него. Будет нести его гены… Он не заслужил утешения, Малколм. Он заслужил только бесконечное отчаяние, презрение и ненависть к самому себе от понимания того факта, что во всем этом виноват исключительно он сам. Не только в своих собственных страданиях.
— Ну ладно, Люсиль виновна в том, что спуталась с ним… но почему Грэйс должна страдать за чужие грехи? Это несправедливо!
— А справедливо, что у меня никогда не будет дочери, а у него будет? — резко ответила Джессика.
— Ты хотела иметь детей? — удивленно спросил Малколм. У него самого никогда не возникало такого желания.
— Не знаю. Я еще не решила… на тот момент. Беременеть и рожать — точно нет, — Джессика поморщилась. — Но, может, отдать свою яйцеклетку для искусственного оплодотворения. Или просто взять приемного — я на своих генах не помешана… Это не инстинкты, Малколм. Это действительно может быть интересно — воспитать новую личность, которая к тому же станет тебе другом. Я уже в какой-то мере проходила через это с Тедом, хотя тогда я еще сама не была взрослой, и с ним не всегда было просто из-за его болезни, но тем больше радости результатам… Но это и очень большая ответственность. Большинство людей заводят детей просто как каких-то кошечек и собачек. Так, конечно, делать нельзя. Я собиралась вернуться к этой теме лет в тридцать. Когда уже состоюсь, как профессионал, и смогу понять, нужны ли мне собственные дети и смогу ли я им быть достойной матерью, или достаточно тех, которых я буду лечить и кому я буду хорошим врачом… Но он и его дружки отняли у меня возможность выбора.
— Вообще-то, — заметил Малколм, — строго говоря… ты ведь тоже сама сделала выбор, не так ли? В смысле, что никто ведь не заставлял тебя… — он сделал движение рукой возле горла.
— А что я, по-твоему, должна была сделать? — она резко повернулась к нему, и ее глаза распахнулись от возмущения. — Ублажать этих подонков?!
— Нет, конечно же нет! Но полицейские, думаю, нашли бы на них управу. Заставили бы их удалить фото или сделали это с помощью собственных хакеров… у них ведь тоже есть специалисты по взлому, да еще какие… А то, что они сами бы увидели фото… ну, они же профессионалы. Это не более стыдно, чем осмотр у врача.
— Очень мило с твоей стороны, Малколм, — процедила она, — говорить мне об этом сейчас, когда ничего уже нельзя исправить. Ты на чьей стороне вообще?
— На твоей, конечно на твоей! Просто… истина… ну, ты понимаешь…
— «Дороже», — закончила за него Джессика. — Договаривай уж, — она помолчала, затем вымученно улыбнулась. — Истина, между прочим, состоит в том, что если бы я это не сделала, мы бы никогда не встретились. А еще через тридцать лет стала бы страшной старухой с кучей болячек.
— Тогда… — усмехнулся Малколм и решил, что лучше будет не продолжать. Но Джессика догадалась, что он хотел сказать.
— Тогда почему им не может быть прощения, если все так хорошо обернулось? — произнесла она с издевкой. — Во-первых, я не говорю, что все хорошо. Я просто стараюсь находить положительные стороны. А во-вторых, ну представь себе, что мы бы встретились во время войны, например. Ты бы меня спас из-под развалин, или я бы тебя выходила в полевом госпитале. И мы бы тоже полюбили друг друга. Но ведь это все равно не было бы оправданием тем, кто развязал войну, не так ли? Они-то отнюдь не стремились к такому результату.
— Они могли считать эту войну справедливой, — заметил Малколм. — И закрывать глаза на невинные жертвы. Такие, как Грэйс.
— Ты опять? — она произнесла это без гнева, скорее устало. — Ты сам сказал — ей всего три года. Она даже не успела толком ничего понять и испугаться.
— Значит, она не выживет? Я понял, что ты не можешь ей помочь, но… ты можешь хотя бы не мешать? Все-таки этот Милуокский протокол иногда срабатывает.
Джессика не сочла нужным ответить. Некоторое время они сидели молча, глядя на озеро.
— Ладно, — вздохнул Малколм, — у меня другой вопрос. Что ты сделала с Карсоном?
— Тебя интересуют физиологические подробности? — неприязненно откликнулась Джессика, не глядя в его сторону.
— Н-не думаю, — пробормотал Малколм, — но…
— Я просто помогла ему исполнить обещание, которое он дал по доброй воле, а потом пытался нарушить.
— Исполнить обещание?
— Он обещал, что никогда не покинет меня.
— Ты что же… — потрясенно произнес Малколм, до которого, наконец, дошло, — хочешь сказать, что он… все еще здесь?!
— В некотором роде.
— Прямо здесь?! — Малколм с ужасом глядел на скамейку.
— Он нам не помеха. Он не может ни видеть, ни слышать, ни говорить, если тебя это волнует.
— А я… могу его увидеть? Или как-то почувствовать?
— Ты очень этого хочешь?
— Н-нет, — пробормотал Малколм, — нет, не думаю.
— Вот и правильно. Тебе бы это не понравилось. От него, на самом деле, не так уж много осталось… Я же говорила, не стоит вспоминать о нем.
— Но з-зачем? Зачем он тебе… такой? Почему было просто не отпустить его?
— Не все решает одна лишь практическая полезность. Человек должен отвечать за свои слова.
— А… другие? Неужели все тоже здесь?
— Нет, — покачала головой Джессика. — Я так надеялась, что Тед… он действительно хотел быть со мной… но он так и не попал сюда. Никто из них не попал. Я не знаю, почему. Может, просто потому, что они умерли не здесь. Но ведь и я умерла не здесь.
— То есть вся твоя семья… это тоже сделала ты?!
— Нет, Малколм! То есть я не стремилась к этому специально. Я просто хотела быть с ними. Мне было так одиноко… Ты не представляешь себе, как одиноко здесь. Ты говорил, что любишь одиночество, но ни ты и никто другой там, у вас не знает, что такое настоящее одиночество…
Малколм молчал, шокированный. Конечно, он мог догадаться и раньше. Но подсознательно гнал от себя эту мысль.
— С теми четырьмя подонками, конечно, все было не так, — продолжила Джессика. — Но даже у них был выбор. В каждый очередной момент. Может, даже слишком много выбора. Триша, например, вообразила, будто оказывает мне услугу, убивая Хастингтона, а на самом деле она лишь снова подвела меня. У меня для него была заготовлена более продолжительная… программа.
— А Лайза? — вспомнил Малколм. — Любовница Карсона? Как я понимаю, это не был несчастный случай.
— И это был ее собственный выбор. В конце концов, я имею право на самозащиту.
— Да, — согласился Малколм, — разумеется. Те, кто сам виноват, заслужили. Но я не могу сказать так про всех, с кем ты… что-то сделала.
— Тебя все это огорчило? — она печально посмотрела на него. — Недаром я не хотела об этом говорить.
— «Ничто не сравниться с таким чудесным, заботливым, любящим и отзывчивым человеком, какой была наша Джесс», — процитировал Малколм с печальной усмешкой.
— Да, — согласилась Джессика. — Была. Прошедшее время. Но мне преподали урок. А я всегда была хорошей ученицей. Так что можешь передать… этому, который отказался даже от собственного имени, надеясь спрятаться от ответственности, что в мире таких, как он, нет места милосердию[27]. Но, — поспешно добавила она совсем другим тоном и улыбнулась, — все это касается, разумеется, только врагов. А не нас с тобой. Не будем больше о них. С тобой я прежняя.
