Мистер Д выл, рычал, извивался, пытаясь вырваться.
Чудовище лежало на нем, розовые отростки мотались, как водоросли в воде. Пахло жженой шерстью. Воняло тухлятиной. Черная жижа выливалась из ран, стекала по желтой коже, собиралась в лужи на бетонном полу. Меня обуревало желание убить чудовище, стереть с лица земли, заставить покинуть наш мир. В голове все смешалось, мысли закружило в вихре, не имевшем ничего общего ни со здравым смыслом, ни с безумием, ни с полицией, ни со штатскими, ни с Эдди Джейкобю. Как я и говорил, я все помню, но не так, как запоминаются обычные события. Скорее как сон. И я этому рад. То, что помню, уже плохо. Но не помнить — не получается. Даже спиртное ничего не может поделать с этими воспоминаниями, разве что немножко их приглушает, а когда перестаешь пить, они возвращаются. И ты словно просыпаешься с привкусом крови во рту.
Я подскочил к чудовищу, взмахнул киркой и вонзил в него острый конец. Чудовище закричало и отпрянуло к сдвижным воротам. Мистер Диллон пополз назад, не отрывая живота от пола. Лаял от злости и скулил от боли, звуки эти сливались воедино. За ошейником на шерсти выгорела целая полоса. Половина морды почернела, будто он рылся в золе. От нее поднимались струйки дыма.
Чудовище, привалившееся к воротам, подняло серый хобот, торчащий из груди, и я понял, что именно на нем глаза. Они смотрели на меня, и я не вынес их взгляда. Перехватил кирку и нанес удар широким лезвием. Послышался отвратительный чавкающий звук, и часть хобота упала на бетонный пол. Потом кирка вонзилась в грудь. Из раны повалило розовое вещество, напоминающее крем для бритья, словно находилось под давлением. На отрубленной части серого хобота глаза вертелись из стороны в сторону, будто смотрели одновременно по всем направлениям. Капельки прозрачной жидкости, яда, капали на бетон и выжигали его.
Тут подскочил Джордж. Со штыковой лопатой. Обрушил лезвие на голову с розовыми отростками. Разрубил ее до черного отверстия — рта. Чудовище закричало. Так громко, что от этого крика мои глаза вылезли из орбит, совсем как у лягушки, когда обжимаешь пальцами склизкое тело и давишь.
Я надел перчатки и схватился за какой-то садовый инструмент, кажется, вилы, но точно не уверен.
Короче, схватил его и присоединился к Эдди и Джорджу. Несколькими секундами позже (а может, прошла минута, не знаю, времени мы не замечали) повернул голову и увидел, что Ширли с нами. Она тоже натянула перчатки и взяла бур Арки. Волосы ее разметались. Мне показалось, что она превратилась в Зену, Королеву воинов.
Мы вспомнили, что надо надеть перчатки, но обезумели. Полностью. Вид этого чудовища, его пронзительные крики, раздающиеся в голове, вой и скулеж Мистера Диллона, все это свело нас с ума. Я забыл про перевернувшуюся цистерну с хлорином, про Джорджа Станковски, пытающегося вывезти детей из опасной зоны на школьном автобусе, про злобного парня, которого привезли Эдди и Джордж Морган. Думаю, забыл, что вне этого вонючего гаража существует целый мир. Я кричал, взмахивая вилами, вновь и вновь вонзая острия в чудовище. Остальные тоже кричали.
Стояли кружком и били, резали, рубили чудовище на куски. Мы все кричали, требуя, чтобы оно умерло, а оно не умирало, казалось, никогда не умрет.
Если бы я мог забыть хоть что-то, хоть малую часть, я хотел забыть следующее: в самом конце, буквально перед тем как умереть, чудовище приподняло обрубок хобота, растущего из груди. На обрубке оставались глаза, некоторые висели на тонких блестящих нитях. Может, это были оптические нервы. Не знаю. Так или иначе, обрубок приподнялся, и в этот самый миг в голове я увидел себя.
Увидел всех нас, стоящих кружком и смотрящих вниз, совсем как убийцы смотрят в могилу своей жертвы, и я осознал, какие мы странные и чужие. Какие ужасные. В этот момент я почувствовал замешательство чудовища. Не страх, потому что оно не боялось. Не невиновность, потому что не было оно невиновным. Или, раз уж на то пошло, виноватым. Именно замешательство. Знало ли чудовище, где находится? Думаю, нет. Знало, почему Мистер Диллон атаковал его, а мы — убивали? Да, это знало.
Мы делали это потому, что были совершенно другими, настолько другими и настолько ужасными, что глаза чудовища едва могли нас видеть, едва могли передавать наши образы мозгу, когда мы окружили его и принялись бить, рубить, резать. Наконец, оно перестало шевелиться. Обрубок хобота бессильно упал. Глаза больше не поблескивали, уставившись в никуда.
Эдди и Джордж, стоя бок о бок, тяжело дышали, мы с Ширли — по другую сторону чудовища, Мистер Д — позади нас, повизгивая.
Ширли выпустила бур из рук, и когда он покатился по бетонному полу, я заметил, что к шнеку прилепился кусок желтой кожи, словно комок грязи. Лицо ее стало мертвенно-бледным, если не считать ярких пятен румянца на щеках и еще одного, расцветшего на шее.
— Хадди, — прошептала она.
— Что? — Я едва мог говорить, так пересохло в горле.
— Хадди!
— Что, черт побери?
— Оно могло мыслить, — прошептала Ширли. Глаза ее стали огромными, наполнились слезами. В них застыл ужас. — Мы убили разумное существо. Это убийство.
— Это все чушь собачья, — прохрипел Джордж. — А если и не чушь, чего сейчас об этом говорить?
Повизгивая, но уже не так пронзительно, как раньше, Мистер Диллон протиснулся между мной и Ширли. На шее. — спине и груди образовались залысины, словно у него шла линька. Одно ухо лишилось кончика. Он вытянул шею и понюхал труп чудовища, лежащий у сдвижных ворот.
— Надо увести его отсюда, — сказал Джордж.
— Ничего, он в порядке, — ответил я.
Нюхая неподвижные розовые отростки на голове чудовища, Мистер Д заскулил вновь. Потом поднял лапу и помочился на отрубленный кусок хобота. После чего попятился, подвывая.
Я слышал слабое шипение. Запах тухлой капусты усилился, желтая кожа чудовища начала светлеть. Превращаясь в белую. Крошечные, едва видимые струйки пара поднимались над трупом. Именно из-за них усилилось зловоние. Чудовище начало разлагаться, как разлагались остальные трупы, появлявшиеся из багажника «бьюика».
— Ширли, иди на рабочее место, — нарушил я затянувшуюся паузу. — У тебя девяносто девять.
Она быстро-быстро заморгала, словно начала соображать, что к чему.
— Цистерна, — прошептала она. — Джордж Эс. Господи, я забыла.
— Возьми с собой собаку, — добавил я.
— Да, хорошо. — Она помолчала. — А как же?.. — Она указала на садовый инвентарь, валяющийся на бетонном полу, инструменты, которыми мы убили чудовище, лежащее у сдвижных ворот и совсем недавно кричащее у нас в головах. Кричащее о чем? Оно просило пощады? Пощадило бы оно одного из нас, если бы мы поменялись местами?
