— Не знаю. Я из машины не выходила. Мы остановились, открылась дверь, его завели и посадили на кресло.
— Кто завёл?
— Я не помню. Может, он и один зашёл, или его кто-то до машины довёл. Времени достаточно много прошло.
— Три недели. У вас так часто поступают люди с подобными ранениями?
— Нет. Но вызовов много, и как-то сложно всё в памяти удержать.
— Как он себя вёл в это время? Кричал, плакал, ругался?
— Данет, не кричал, не ругался и не плакал.
— То есть, он вот так спокойно вошёл, сел, дал оказать себе помощь и хотел уйти? Я, конечно, не знаю, но мне кажется, вы задаете при этом какие-то вопросы? Как-то успокаиваете? Что вы говорили? Как он реагировал?
— Спрашивала: что случилось. Но он ничего не сказал.
— А при осмотре, вам было очевидно, чем и как были нанесены ранения?
— Ну, скорее всего, огнестрельные.
— То есть, у него были многочисленные огнестрельные ранения, а он ничего не рассказывал? Ну, допустим. Скажите, а в таких случаях вы собираете какую-то информацию о здоровье пациента? Предрасположенности какие-нибудь…
— Анамнез, конечно, собираем, ну, есть ли у него непереносимости к каким-либо препаратам, проблемы с сахаром, давлением.
— Хорошо. А ваш напарник, Степаненко, вы говорили, что он выходил из машины и ходил ко второму пострадавшему. Может, он что-то видел? Что-то рассказывал после?
— Сказал, что того сбила машина, и состояние тяжелое. Что оказал первую помощь. И вторая машина его уже забрала.
— А он ничего не упоминал о том, что они знакомы с вашим пострадавшим или были вместе? Вам не показалось странным, что в одном месте, одновременно, оказались двое пострадавших?
— Нет. Нам некогда было разговаривать. Да к тому же случаи травматизма различны.
— То есть, он не упомянул о том, что видел что-то странное или, возможно, противозаконное?
— Не помню. Нет, кажется. Он ведь здесь, думаю, логичнее спросить у него самого?
— У вашего напарника мы уже спросили, но хотелось бы знать вашу версию происходившего. Хорошо. То есть, вы не можете утверждать, что эти люди незнакомы?
— У меня нет никаких оснований, позволяющих сделать какие-либо выводы по этому вопросу.
— Допустим. А вы не прослеживаете дальнейшую судьбу ваших пациентов?
— Нет. Мы сдаём их в приёмный покой, и всё.
— То есть, больше вы пострадавшего не видели? Не посещали его? Не встречались с кем-либо, интересовавшимся его состоянием?
— Нет.
— А как долго вы находились рядом с ним? Полчаса, час?
— Ну, с момента, когда нас остановили, и он оказался в машине, пока оказывала помощь, пока доехали, сдали, минут пятнадцать, может, немного больше.
— И за это время он даже мимолётно не сказал ничего, наводящего на мысли о том, кто нанёс ему ранения?
— Нет. Вначале он молчал, потом пытался отказаться от госпитализации, а позже потерял сознание.
— А вы как-то фиксируете причину ранения? У вас же наверняка появились подозрения, что он получил вред своему здоровью в результате противоправных действий?
— Причина записывается, не исходя из наших предположений, а исключительно со слов пострадавшего. Если сказал: не помню, не скажу, или, например, говорит, что его ударили ножом, то так и пишем, если говорит, упал… на нож, например, значит, пишем — упал.
— Хорошо. А если, как в нашем случае — явно, очевидно — огнестрельное ранение? А он говорит: я шёл, упал, и получилось так. Что вы напишете?
— Что сказал, то и напишем.
— Хорошо. Ну, и всё же у вас наверняка появилось впечатление, что вред нанесён в результате противоправных действий? Было? Угу. Вы сообщали об этом в вышестоящие органы или сотрудникам полиции?
— Ну, дело в том, что там были сотрудники полиции и, конечно, есть приказ, согласно которому мы при выявлении подобных случаев обязаны осведомлять о них по ноль два, но сотрудники уже были на месте, и кто-то сказал, что в этом нет необходимости.
— Угу. Но пока что мы толком не узнали, были ли сотрудники полиции, или раненый сам остановил машину и сел к вам. Опишите сотрудников полиции, которые присутствовали. Они предъявили вам удостоверения, представились? Как они выглядели?
— Не помню. Я была занята пострадавшим, и если они и представлялись, то я не обратила внимания, собственно, как и на их внешность.
— А они что-нибудь спрашивали?
— Кто-то интересовался состоянием и узнавал, в какую больницу повезём пострадавшего.
— И при этом они ничего не сказали? Может, переговариваясь между собой или обращаясь к пострадавшему?
— Кажется, что-то про скинхедов. Я не помню, я пыталась кровотечение остановить в это время.
— А пострадавший отличался как-то внешностью?
— Да, он имел сходство с представителями южных республик.
— Не совсем корректное высказывание, но допустим. А вы можете припомнить, сколько раз в своей практике вы сталкивались с тем, что к вам обращаются люди с огнестрельными ранениями?
Какое-то время в зале суда висела тишина:
— Не помню, — неуверенно произнесла свидетель.
— Ну, а порядок? Один, десять, сто?
— Может, несколько было…
— Хорошо, тогда вопрос: чем вызвано то, что вы ничего не помните? Времени прошло не так и много, случай не самый распространённый.
— Почему это я не помню? Я чётко помню, как оказывала помощь, а что при этом кто-то говорил… я, возможно, была слишком сосредоточена, чтобы обращать на это внимание. В мои обязанности входит оказание первой помощи больному, а не фиксирование разговоров.
— Скажите, а личность раненого вы устанавливали?
— Он назвал, и мы записали с его слов.
— А второго пострадавшего?
— Я не знаю. Я его даже не видела.
— Постарайтесь ещё раз припомнить, во что был одет пострадавший.
— Я помню только куртку.
— А что было под ней, что на ногах было? Джинсы, брюки, ботинки?
— Не помню.
— Ещё вопросы будут к свидетелю? — поинтересовалась судья.
— Да. Да. А какая погода была в тот момент?
— Утро было, слякотно, снег шёл.
— То есть, когда вы выезжали из больницы — шёл снег?
— Нет, дождь был ещё.
— То есть, на месте происшествия вы выходили из машины?
— Нет. Не помню… — что-то старательно припоминая, нерешительно произнесла женщина.
— Угу. Уже и это не помним. А почему вы многое не помните, но запомнили о том, что был снег и слякоть?
— Когда его завели, у него на одежде были хлопья снега и на ботинках грязь.
— Так вы всё же обратили внимание на его ботинки?
— Ну, они чёрные были.
— До этого вы утверждали, что не помните. И всё же вы сказали: его завели. Кто?
