Значит, Безротый, который вел себя столь равнодушно во время обряда, в котором участвовали остальные, наверняка был жрецом культа.
Хотя взгляд мой был прикован к одному месту, и в центре моего поля зрения находилась одна из трех картинок на стене купе, прямо над головой Усатого, я, тем не менее, отчетливо видел лицо Безротого, а слева, словно в тумане, лицо Джока. Молитва подходила к концу, завершаясь призывом к «божеству» и предложением хлеба. Похоже, впервые за все время Безротый проявил какой-то интерес к происходящему. Он повернул голову, взглянув на столик, и когда я уже не сомневался, что он протянет руку и возьмет хлеб, поезд дернулся, и Джок соскользнул со своего сиденья, так что голова его оказалась где-то на уровне правой руки Безротого. Безротый резко повернул голову, и в его холодных глазах блеснула неподдельная ярость. Брови его ощетинились, черты лица напряглись, и лишь странный нарисованный рот оставался лишенным каких бы то ни было эмоций. Однако он даже не попытался подвинуть голову Джока.
Лишь потом я понял, что произошло. К счастью, я не мог охватить взглядом все купе и то, что в нем происходило. Я видел лишь, как лицо Джока, выглядевшее на границе моего поля зрения лишь как неясный силуэт с более темными пятнами на месте глаз, носа и рта, внезапно исказилось, словно от ужаса или боли. Он не произнес ни слова, не в силах вырваться из проклятого транса, но глаза его вылезли из орбит, а лицо судорожно дернулось. Если бы я только мог отвести взгляд, или вообще закрыть глаза, чтобы не видеть эту жуткую картину и уставившегося на него Безротого… Затем я заметил происшедшую с Безротым перемену. До этого кожа его была землисто-серого цвета, как и у всех нас в слабом свете то вспыхивавшей ярче, то тускневшей лампочки на потолке. Теперь же, казалось, он покраснел; по его лицу ползли розоватые волны неестественного цвета, с которыми сливалась красная щель его рта. Казалось, будто… Господи! У него не было рта. Нарисованная щель полностью исчезла на наливающемся краской лице, и остались лишь глаза и нос.
Какой кошмарный сон, подумал я. Я знал, что это наверняка сон — подобного просто не могло быть в реальности. Словно в тумане, я видел, как Усатый убирает хлеб и складывает странный столик. Я чувствовал по ритму колес, что поезд замедляет ход — судя по всему, мы подъезжали к Гренлоу. Лицо Джока к этому времени исказилось до неузнаваемости — белое, с вытаращенными глазами, оно бледнело с той же скоростью, с которой краснело лицо Безротого, которому это прозвище теперь подходило в полной мере. Внезапно лицо Джока перестало дергаться, челюсть отвисла, глаза медленно закрылись, и он соскользнул на пол, исчезнув из моего поля зрения.
Поезд теперь двигался намного медленнее, и колеса его стучали на стрелках, сообщая о приближении к станции или депо. Безротый повернул свое чудовищное, кошмарное лицо ко мне, наклонившись через проход. Я мысленно вскрикнул, не в силах сопротивляться, и напрягся изо всех сил, пытаясь вырваться из транса, который, как я вдруг понял, вовсе не был сном…
Поезд резко затормозил со свистом и скрежетом. Снаружи в темноте начальник станции что-то кричал носильщику на невидимой платформе. Когда поезд остановился, Безротого на мгновение отбросило назад, но прежде, чем он снова успел приблизить ко мне свое лицо, к нему обратился Усатый:
— У нас нет времени, господин, — это наша станция…
Безротый еще секунду нависал надо мной, словно не решаясь, что со мной делать, затем встал, остановившись в дверях. Когда остальные прошли мимо него в коридор, он поднял правую руку и щелкнул пальцами.
Я почувствовал, что снова могу двигаться. Быстро моргнув, я встряхнулся и выпрямился на сиденье, чувствуя, как онемела спина между лопатками.
— Послушайте… — начал я.
— Тихо! — приказал похожий на эхо голос — и, естественно, нарисованный фальшивый рот его обладателя даже не пошевелился. Я был прав — меня загипнотизировали, и все это мне вовсе не приснилось. Этот фальшивый рот… Идущий во Тьме… Властелин Ночи… Повелитель Преисподней… Молитва Сумману…
Я раскрыл рот от ужаса и удивления, но прежде чем я успел выговорить одно лишь слово: «Сумман…», произошло нечто чудовищное.
Его жилет слегка раздвинулся внизу, и из-под него выскользнуло длинное белое щупальце, кроваво-красный конец которого на мгновение повис словно змея над моим окаменевшим лицом, а затем ударил. Я почувствовал, что кожу на моем лице рассекло словно бритвой, потекла кровь. Потрясенный, я упал на колени, не в силах даже закричать, и машинально потянулся к носовому платку. А когда я, съежившись от страха, снова поднял взгляд, Безротого уже не было.
Вместо него, стоя на коленях и тщетно пытаясь стереть кровь с лица, я обнаружил перед собой безжизненное лицо спящего Джока.
Спящего?
Я закричал. Когда поезд отошел от станции, я продолжал кричать. Когда на мои крики никто не ответил, я сумел дернуть за сигнальную веревку. А потом, пока не появились люди, чтобы выяснить, что случилось, я все кричал и кричал. Не из-за того, что случилось с моим лицом, а из-за того, что случилось с Джоком…
В его левом боку зияла неровная кровавая дыра размером в два дюйма, и во всем его безвольно обмякшем теле не было ни капли крови. Он просто лежал, наполовину соскользнув с сиденья, жертва «чертова языческого обряда», заменивший собой жертвенный хлеб лишь потому, что поезд дернулся в неподходящий момент. В итоге Джок был принесен в жертву Сумману…
Еще до «Темного божества», в сентябре 1967 года, я послал Августу Дерлету в «Аркхэм Хаус» этот мой, скажем так, самый честолюбивый рассказ. Дерлет не отклонил его сразу, но сказал, что он нуждается в доработке — что я и сделал. Увидев переработанный вариант, Дерлет сказал, что он пойдет в его редакционный портфель для публикации в дальнейшем, возможно, в сборнике «Призывающий Тьму». Но этого не случилось, как с «Темным божеством», так и с «Заявлением». После смерти Дерлета несколько рассказов разных авторов ушли в литературное забвение без какого-либо предсказуемого будущего. Что касается меня, то преемники Дерлета в «Аркхэм Хаус» собрали мои неопубликованные рассказы вместе с несколькими другими, которые я к тому времени написал, и продали их в новую книгу под названием «Ужас в Оукдине». Таким образом, в 1977 году, десять лет спустя после написания и переработки, «Письмо Генри Уорси» наконец увидело свет в моей третьей и последней книге, выпущенной издательством «Аркхэм Хаус».
I
Как бы тяжело мне ни было рассказывать об этом чудовищном происшествии, я знаю, что сделать это необходимо, если я хочу избежать дальнейших последствий тех событий, что привели к исчезновению моего бедного племянника Мэтью Уорси. И все же…
