Андрей Круз - Я еду домой! (Том 2)

С каждым выкриком он накладывал правую руку на лоб подскакивающему к нему за благословением молящемуся, и довольно сильно толкал того в лоб, словно норовя запрокинуть голову назад, дать очам грешного воззреть самые небеса.

Хор пел дружно и истерично, орган ревел на все лады, кто-то корчися в проходе, выкрикивая "Грешен! Грешен!"

Мальчик подскочил к нему, опустился на колено, положил руку на лоб, закричал так, что в ушах заложило: "Любит тебя Иисус! Любит! Я слышу! Мне открыто! Восстань брат! Иисус тебя любит а я за тебя молюсь!"

Я скосил глаза на Маркуса с семейством. Они не бесновались, но слушали происходящее с восторгом и с восторгом же на все взирали. Словно почувствовав мой взгляд Маркус обернул ко мне сияющие глаза и кивнул на Преподобного с гордостью, словно желая спросить: "Видел ли ты подобное и убедился ли ты в том, что у нас тут чуть ли не апостол заправляет?"

У Дрики вид был с виду спокойный, но судя по рукам, терзающим носовой платок, она здорово нервничала, только виду не подавала. Даи с ам я спокойным не был, хотелось как можно быстрее свалить отсюда.

Преподобный между тем заскочил на кафедру, и хор, словно ему выключили звук, замолк. Толпа продолжала бесноваться, но голос Преподобного Смита, усиленный всей мощью наличного электричества, прозвучал над ней как раскат грома:

– Братья! Приведем ли грешных на суд праведных? Дадим им возможность покаяться, как дает нам возможность Бог, чтобы мы были ближе к Славе Его и к присутствию его?

– Приведем!

– Дади-им!

– Грех! Грех!

– Грешники!

– Приведем!!! – завывал на все лады зал.

У меня мелькнула мысль о том, что неплохо бы было покинуть пределы храма да обождать окончания на воздухе, но все проходы между рядами были забиты пляшущими, кричащими и беснующимися людьми. Потные лица, налитые кровью глаза, слюнявые рты, перекошенные в крике.

– Держись все время рядом, каждую секунду, – шепнул я испуганной Дрике.

В какой-то момент мне подумалось, что на роль кающихся грешников предназначены мы, но потом понял, что до этого пока не дошло. Несколько крепких мужчин, вооруженных и увешанных оружием, втолкнули в зал двоих, одетых только в нижнее белье, и поволокли их на сцену, не слишком заботясь о деликатности. Подтащив почти к краю сцены, их остановили, не отпуская ни на секунду и придерживая за руки. Шум в зале стих, даже выкрики проповеднического отпрыска стихли. Наступила тишина.

Я присмотрелся к "грешникам". Первый был постарше, лет за пятьдесят, длинный, сутулый, худой, тщедушный, на нем были длинные "боксеры" и белая майка, на ногах, сплошь опоясанных синими венами, были пластиковые тапочки, причем женские, розовые и с какими-то бабочками. Второй был моложе, немного за тридцать, худощавый и довольно мускулистых, с мелированными длинными волосами, сейчас растрепанными, а на лице же особенно выделялся огромный фингал вокруг правого глаза, такой, что тон этим глазом наверняка ничего не видел. Одет он был тоже в трусы с какой-то футболкой, а обут вообще в тапочки-"зайчики", пушистые и с оттопыренными ушками. Похоже, что такую обувь им выдали специально, в насмешку и для вящего унижения.

Преподобный Смит обернулся, протянул руку в их сторону. Голос его разнесся над погруженной в молчание толпой:

– Вот они, братья. Вот те, кого отделили наши добровольцы от стада! Меняла и мужеложец! Те, кто надеялся в нашем стаде затеряться, смешаться с толпой. Те, кто наивно надеялся укрыться от Гнева Божьего! Они! Надеялись! Обмануть! Бога!

Последние слова он выкрикнул раздельно, и крик эхом заметался в зале церкви, над головами замершей в предвкушении толпы.

– Скажи, грешный, кто ты такой? – неожиданно Преподобный сунул микрофон прямо в лицо пожилому. – Кем ты был и откуда ты пришел?

В первый момент мне показалось, что "грешник" не ответит, но один из "добровольцев", тучный, но очень крепкий, похожий на борца мужик в черной разгрузке и черной кепи ощутимо ткнул его кулаком в спину.

– Я был финансовым советником, – быстро ответил пожилой. – Я работал на "Инзингер", на Уолл-стрит, в Нью-Йорке.

– Как тебе имя? – снова гулко и с эхом вопросил преподобный, явно претендуя на роль Гласа-с-Небес.

– Я Сэмьюэл Брик, – поспешно ответил тот.

– Финансовый советник…, – в голосе преподобного послышалась недобрая усмешка. – Ты учил людей, как вкладывать деньги в пустые бумажки, и зарабатывать ничего не делая? Забыв о том, что "хлеб свой в поте лица своего добудешь"? Так? Ты брал их потом заработанные деньги и терял их, ни за что не отвечая?

Брик явно хотел сказать, что это не так, но получил сзади удар в почки и задохнулся от боли, выпучив глаза. Преподобный же обратился к залу:

– Все слышали? Всем ясен грех? Меняла! Меняла у нас в храме! Жрец Золотого Тельца, за поклонение которому Бог карал израелитов!

– Преподобный вложил все свои наличные в Ай-Ти рынок, – вдруг прошептал кто-то сзади, – и пролетел на всю сумму, когда рынок рухнул. С тех пор, хоть и времени много прошло, он банкиров и финансистов приравнял к Антихристу. Не оборачивайся.

Толпа шумела, кричала, какая-то кликушествующая женщина выкрикивала: "Адский пламень вижу! Горишь! Сатана тебя ведет!" Где-то громко плакал ребенок.

– Ты! – указующий перст Преподобного был направлен на молодого с мелированными волосами. – Отвечай мне, как ответил бы самому Иисусу пред вратами вечной жизни! Ты – мужеложец?

"Мужеложец" был явно в полной прострации и просто мотал головой из стороны в сторону, показывая, что даже не хочет слышать вопросов. Преподобный не смутился даже тогда, когда несколько сильных тычков в спину так и не вывели "грешника" из его страусового состояния.

– Может кто в этом зале свидетельствовать в защиту или в обвинение этого человека? – вдруг заголосил сын проповедника, обводя глазами зал.

Пронеслась волна выкриков, потом какая-то женщина закричала:

– Все знают, что Билл Уилкокс уехал из нашего города в Сан-Франциско, чтобы жить в грехе со своим любовничком, Джоном Мёрфи! А сейчас, когда припекло его гнилую задницу, он прибежал обратно, ища защиты у нас!

– Так это? – взвизгнул мальчишеский голос.

Несколько человек удивительно дружно, похоже, что срежиссировано, откликнулись из разных концов зала: "Так! Святая правда!" К вопросу обеспечения массовки Преподобный, похоже, подходил серьезно, ничего не оставляя на волю случая.

– Ты! – вновь с обличающим жестом обратился к трясущемуся гомосексуалисту Преподобный. – Ты забыл заповеди Христовы! Ты забыл о том, что завещано Доброй Книгой, что "если кто возляжет с мужчиной, то его убить смертию"! Забыл? Отвечай!

Звукооператор откровенно пережимал с эффектом эха, слов Преподобного было уже почти не разобрать, я их скорее угадывал.