– Ну, паразит какой, ишь, что выдумал, – бормотала старуха, – прямо в магазине, среди бела дня… Никогда у нас такого не водилось… совсем с ума сдвинулись наркоманы эти…
Даша отхлебнула еще глоток из бутылки, после чего у нее в голове наконец перестало шуметь и окружающие предметы увиделись яснее.
– Дарья! – послышался скрипучий голос свекрови от кассы. – Куда ты опять делась? Господи, вечно она куда-то пропадает! Ну не доехать нам сегодня до дома!
Вот так вот! Посторонняя старуха спасла ей если не жизнь, то здоровье и сумку, а от свекрови доброго слова и то не дождаться.
От злости Даша окончательно пришла в себя.
– Едем! – решительно сказала она, выходя к кассе. – Вас только и жду!
Она забыла заплатить за пепси, но никто ее не остановил. Развернув машину, Даша оглянулась назад и заметила, что парень, пытавшийся вырвать у нее сумку, поодаль от магазина разговаривает с каким-то мужчиной. Мужчина был очень загорелый, волосы – седоватые. Он говорил что-то парню, почти не разжимая губ, потом схватил его за плечи и сильно тряхнул.
Кто это может быть? Отец парня? По возрасту вроде подходит…
Парень обмяк в руках мужчины, тот бросил его на газон, как тряпичную куклу, и скрылся за углом.
До города ехали молча. Изольду довезли до дома, и перед тем, как выйти из машины, она сказала подруге:
– Ты, Лидуся, совершенно права в этом плане – ну, о ком мы с тобой говорили? Так вот, я тебе очень сочувствую!
И все – ни «спасибо за поездку», ни «до свидания», – даже не кивнула Даше на прощание. Глядя ей вслед, Даша явственно представила, как по дорожке растекается огромная лужа. И в ней не грязная вода, а… ну, допустим, канализацию прорвало. И если въехать с размаху в эту лужу, то Изольда окажется залитой этим самым с ног до головы. Да, но машину жалко. И лужи такой нету.
– Да уж, съездили… – вздохнула свекровь.
Даша вновь промолчала, поскольку к ней напрямую вроде бы не обращались.
– Машина у тебя – развалюха, – завелась свекровь, – водишь ты плохо, чуть в аварию не попали!
Очень хотелось высказать ей все, что накипело на душе. Но как это сделать, когда ты за рулем и нужно смотреть на дорогу? И так уж нервы целый день на пределе.
В свое время мама внушила Даше, что, во-первых, ссориться вообще нехорошо, а во-вторых, если уж приходится выяснять отношения, то делать это нужно с человеком один на один, причем очно – не по телефону и не в письме – и еще обязательно при этом смотреть в глаза, чтобы видеть реакцию собеседника. Опять-таки, для того чтобы вовремя остановиться, не переступить ту грань, которую никогда не переступает воспитанный человек. Сейчас, когда Изольда наконец убралась, и можно было бы высказаться, но не выскакивать же из машины и не орать на всю улицу…
Даша захотела опять включить музыку, чтобы не слышать за спиной скрипучего голоса свекрови, но вспомнила, чем это кончилось в прошлый раз, и передумала. Надо терпеть…
* * *
В доме Гнея Домиция Агенобарба царило веселье. Хозяин собрал в триклинии своих близких друзей, пригласил знаменитую гетеру Лелию, услаждавшую слух гостей пением и игрой на цитре. Безмолвные рабы приносили новые изысканные блюда, лукринские устрицы сменялись жареными дроздами, за жаворонками в соусе из трюфелей следовали угри, фаршированные зайчатиной. Фалернское вино лилось рекой, голоса сотрапезников звучали все громче, шутки становились грубее. Но время от времени все голоса замолкали, и гости невольно прислушивались к звукам, доносившимся из глубины дома.
Это были хриплые крики, полные боли и страдания, – в задней комнате особняка второй день не могла разродиться жена Гнея Домиция Агриппина-младшая.
Услышав крики жены, хозяин велел Лелии петь погромче.
– Нечего портить настроение благородных людей! – воскликнул он, подливая вино в кубок своего соседа, Марка Криспина.
Вдруг крик роженицы перекрыл пение гетеры и тут же стих.
На пороге трапезной появилась старая рабыня, низко склонилась перед Гнеем Домицием и положила перед ним на пол крошечное сморщенное существо с красным личиком, похожим на луканский орешек.
– У тебя родился сын, господин! – проговорила она почтительно. – Изволишь ли ты взять его в свои руки?
Хозяин дома поднялся с ложа, подошел к новорожденному сыну и остановился, разглядывая его.
Сотрапезники Гнея Домиция замолчали в ожидании.
Как он поступит?
Если он возьмет младенца на руки – значит, признает его своим законным ребенком, наследником знатного и старинного рода Домициев, рода, давшего Риму семерых консулов, двоих цензоров, триумфатора и множество прочих достойных граждан, верой и правдой служивших великому городу.
Если же он откажется поднять его с земли, отвергнет его, новорожденного по старинному обычаю выбросят на улицу, где он не доживет до утра. Если, конечно, его не подберет торговец живым товаром, чтобы вырастить и продать в школу гладиаторов или на галеры Кипра.
Гней Домиций склонился над ребенком, внимательно оглядел его и наконец поднял с земли.
Только тогда гости разразились радостными криками: ведь только с этого момента он считался родившимся.
– Поздравляю тебя, старый друг! – проговорил Марк Криспин и протянул Гнею Домицию кубок, наполненный фалернским. – Наконец-то ты стал вполне взрослым человеком!
Криспин шутил: Гней Домиций был далеко не молод, почти на тридцать лет старше своей жены. Но в этой шутке была и доля правды: ведь только с рождением ребенка римлянин считался вполне взрослым.
– Однако ты не очень-то рад рождению первенца! – воскликнул Марций Варрон. – Лицо у тебя кислое, как будто ты пьешь не божественный фалерн, а дешевое вино с каменистых виноградников Тибуртина!
– Не вижу особой причины для радости, – желчно ответил ему хозяин. – От меня и Агриппины не может родиться ничего, кроме горя и ужаса для человечества.
Гости затихли: тихие слова Гнея Домиция невольно повергли их в трепет.
Впрочем, все знали, что он не любит свою жену, внучку Божественного Августа и сестру нынешнего императора Гая Юлия Цезаря Германика, а если попросту – Гая Калигулы, ведь женился он на ней только по приказу покойного Тиберия.
Гней Кальпурний, известный своим злым языком, вполголоса сказал своему соседу:
– И вообще – кто знает, кого родила Агриппина: сына или племянника?
Он говорил вполголоса, но, как назло, в эту минуту в триклинии наступила тишина, и его слова услышали все, включая хозяина.
