То есть любопытно, конечно, было взглянуть на льва, но в то же время как-то и неприятно, совестно, что ли. Все-таки царь зверей, а сидит себе в тесной клетке, огороженный двумя рядами толстых железных прутьев. Видно, что грива грязная, спутанная, да и вообще вид какой-то жалкий, неопрятный, не царский, одним словом.
Зозулин вспомнил, что в книге, которую он недавно читал, описывалось, как по Москве возили в клетке Емельяна Пугачева. Там даже иллюстрация была. Пугачев на картинке тоже выглядел каким-то лохматым, нечесаным. А ведь и он, если вдуматься, в цари метил. Хоть и недолго, но пожил всласть, повелевал, казнил, миловал.
А кончил, между прочим, на плахе, на кусочки его порубили. Лев этот по крайней мере живой, к тому же кормят его здесь, и то спасибо.
Впрочем, неизвестно: если у льва спросить, он, может, тоже предпочел бы, чтобы его четвертовали, вместо того, чтобы так всю жизнь провести в вонючей клетке. Небось родился и вырос где-нибудь в Африке, на просторе. Там у него, может, семья осталась, львица любимая, дети…
Зозулин от всех подобных мыслей совсем расстроился, уныло побрел дальше. Некое оживление, правда, вызвал у него шимпанзе. Шимпанзе этот, видимо, чемто обожрался накануне, ему ж какую только дрянь туда не кидают, хоть везде и написано строго: «ЗВЕРЕЙ КОРМИТЬ ЗАПРЕЩЕНО».
Ну и что, подумаешь, мало ли чего запрещено, кто на это внимание-то обращает?!.
А шимпанзе, он же дурной, все в рот тянет, чего не бросят. В общем, у бедняги живот схватило, понос его пробрал.
Сидит, дрищет, глазами хлопает, прямо жалко его. А народ-богатырь вокруг толпится, гогочет, изгаляется по-всякому, аж противно. Ну, и шимпанзе эти насмешки, видать, достали. Он привстал, дрисню свою ручищей сгреб да как швыранет в публику. Хорошо, что Зозулин далеко стоял. Все, кто у клетки грудились, в жидком говне оказались. Течет по ним, воняет, тут уже не до дразнилок.
Одна женщина даже жаловаться побежала в администрацию. А что ей администрация сделает? Салфетку даст рожу вытереть, а шимпанзе — строгий выговор с занесением в личное дело.
Зозулин усмехнулся, одобрительно махнул шимпанзе рукой и уже в более приподнятом настроении зашагал на новую территорию, через дорогу. Решил он там террариум посетить. Все эти рептилии — змеи там, крокодилы — у него всегда особый интерес вызывали.
Ему нравилось, как, например, крокодил вроде лежит неподвижно, бревно бревном, даже не поймешь, живой он или нет, по глазам-то никак не разберешь, глазки маленькие, поди разгляди. И так вот он часами может лежать, у него ж терпение бесконечное, а вот брось ему монетку в морду, он тут же молниеносно отреагирует, пасть мгновенно раззявит, только зубищи мелькнут, а их там у него целых пятьдесят шесть штук, в два ряда. И опять потом лежит, будто ничего и не было, будто почудилось, как он только что челюстями-то клацал.
В общем, это вам не львы, не млекопитающие, короче. С рептилиями не договоришься.
Не закормишь их, не задобришь, не покоришь. С ними всегда надо начеку быть, никогда не известно, чего от них ждать.
В террариуме Зозулин совсем оттаял, животные там такого жалкого впечатления не производили. За стеклом везде лампы горели, вроде как у каждого свое маленькое солнце светило. Удав, правда, пребывал в оцепенении, то ли спал, то ли думал о чем, у них ведь не разберешь. Зато остальные змеи ползали, на дерево залезали, в песок зарывались, видно, что им неплохо, тепло.
Особенно Зозулину понравилась такая маленькая тоненькая зеленая змейка. Узеньким ручечком струилась она по песку, сворачивалась в колечко, изящно поднимала вверх чуть сплющенную головку, поблескивала крошечными черными глазками.
Зозулин, наверное, минут сорок около нее проторчал, очень уж эта змейка его впечатлила. Народу вокруг было немного, никто ему не мешал. Тем более что следующее, соседнее со змейкой застекленное помещение пустовало, видимо, там кто-то помер, а нового пресмыкающегося жильца еще не подселили.
В конце концов Зозулин даже стихи сочинил, с ним это иногда бывало. Настроение вдруг такое найдет поэтическое, и вот пожалуйста — стихи сами по себе и возникают:
Змею мы рады погубить,
Боимся змей,
А ты сумей ее любить,
Ласкать сумей.
Как много грации в змее
И красоты,
Живете рядом на земле —
Она и ты.
Стихами Зозулин остался доволен. Хорошо получилось на этот раз. Лаконично и емко.
Правда, показать их некому. Родные у него давно умерли, друзей не было.
Повторяя стихи про себя, Зозулин уже вознамерился было дальше идти, как вдруг одна мысль его озаботила.
— А интересно, чего она ест-то? — пробормотал он, даже не замечая, что говорит вслух. — Чем питается?
— Известно чем, — тут же раздался справа от него тихий спокойный голос. — Мышами, чем же еще.
Зозулин повернулся. Рядом с ним стоял невысокий аккуратный мужчина средних лет, с живым интересом в свою очередь рассматривающий змейку.
— Как же, мышами! — тут же влез в разговор еще один, подошедший с другой стороны посетитель.
Этому на вид тоже было в районе полтинника. Но выглядел он посолиднее — повыше, поплотнее. И одет, безусловно, получше, подороже.
— Она ж вон какая тонюсенькая, как игла, — убедительно сказал он. — Куда ей мышь-то! Не влезет она в нее.
И для наглядности даже показал двумя толстыми указательными пальцами размеры этой пресловутой мыши.
Зозулин с интересом слушал. Он и сам сомневался в возможностях тоненькой змейки проглотить куда более толстую мышь.
— Ну, во-первых, — с удовольствием стал объяснять первый, — у нее челюсти-то растягиваются, она как чулок на свою жертву налезает, а во-вторых, это мыши особые, они и сами крошечные, вот такусенькие.
И словоохотливый мужчина, в свою очередь подняв руку, продемонстрировал Зозулину и стоявшему справа от него господину кусочек указательного пальца.
— Вы откуда все это знаете? — с подозрением спросил более плотный. — Вы что, зоолог?
— Да нет, — улыбнулся тот, — что вы! К зоологии никакого отношения не имею, но так, кое-чем иногда интересуюсь. Во всяком случае в этом вопросе вы можете мне довериться. А профессия у меня самая обыкновенная, бухгалтер я. А вы, если не секрет?
— Я на санэпидемстанции работаю, — солидно ответил импозантный господин.
— Да что вы? — оживился бухгалтер. — Очень любопытно. У меня к вам вопросик будет. Вообще-то давайте познакомимся, раз уж так получилось. Василий Сергеевич меня зовут.
— Леонид Аркадьевич, — представился работник санэпидемстанции.
