— Меня зовут Роман.
— Даша, — почему-то сказала я. В реальности — точнее, в том, что реальностью принято называть, — меня звали вовсе не так.
Мы стояли, осторожно разглядывая друг друга, без восторга, даже без особого интереса — скорее, с небольшим напряжением: как препятствие, которое надо преодолеть. Рядовое препятствие.
— А я — Эльза! — махнув широкой юбкой, развернулась к нам девушка с пепельными волосами.
Роман уставился на нее. Я воспользовалась этим моментом, чтобы тихо сбежать.
— Понимаешь, такое ощущение, будто со мной произошло нечто страшное, но я не могу понять, что.
— Психологическая травма?
— Ты занимаешься психологией?
— Я занимаюсь прогнозированием развития групп. На стыке различных подходов.
— Как интересно. И какой прогноз ты можешь дать насчет нашей жизни в Монастыре?
— Я могу пока только собирать данные…
Он поправил очки, которые надел минут пять назад, вытащив из кармана. Его — парня, что спрашивал про библиотеку — звали Денис, и он был похож на породистую собаку средних размеров. Пес-интеллектуал.
Он догнал меня в одном из маленьких дворов. Спросил, что случилось. Я поборола желание сказать «ничего» и уйти. Денис оказался прав. Я промолчала, но остановилась. Он предложил мне найти скамейку. Мы нашли ее через несколько переходов — в дворике, где окруженное каменным барьером, росло очередное дерево сложной формы. Скамейка была выступом у стены здания. Единственной стены без окон в обозримом пространстве.
Денис умел слушать. И, хотя говорить мне было почти нечего, я могла в его присутствии думать. И вспоминать.
— Ты живешь одна?
— Здесь — да.
— Здесь, похоже, всех расселили по одиночке. Я имею в виду жизнь в городе.
— Тоже одна… А ты?
— Сложно сказать…
Я его понимала. Мы оба были в игре. В эксперименте.
— Монахи знают, что ты собираешь данные?
— Понятия не имею. Я даже не уверен, что это их вообще беспокоит.
— Ты собираешься провести независимое исследование?
— Не знаю пока. Не факт, что оно того стоит.
— Можешь сказать, зачем ты сюда приехал?
— Мне сложно сформулировать…
— А почему ты ко мне подошел?
— Любопытно…
Несмотря на краткость и обобщенность реплик, разговор меня не напрягал. Ему нравилось, что я задаю вопросы. Мне — нравилось, что задает он. Так мы помогали друг другу, ведь за каждым односложным ответом стояло предвкушение длительного пути по страницам наших новых биографий. И если я задавала вопросов больше, то лишь потому, что мне страшно было отправиться в этот путь в присутствии другого человека.
Денис это, похоже, заметил.
— Давай лучше так. Сначала ты пятнадцать минут рассказываешь о себе все, что хочешь, а я внимательно слушаю…
— Пятнадцать?! — испуганно перебила я.
— Хорошо. Пять минут. Если не идет, то можно помолчать.
— А если я промолчу все это время?
— Мы потом опять поменяемся.
— Давай сначала рассказывай ты.
— Нет, — отрезал он, и я увидела, какой он человек властный и жесткий. — Я тебя слушаю.
Я опустила взгляд себе на колени. Положила ногу на ногу.
— Закрывайся, если тебе так хочется, — усмехнулся Денис.
Я пожала плечами. Я совершенно не знала, что говорить. Лучше б он спрашивал.
— В твоей жизни ты наверняка совершала поступки, которые тебя характеризуют, — помог Денис. — Или были ситуации, в которые могла попасть только ты.
Вот оно. Он дал мне программу, по которой я могла вспоминать. Ведь год рождения и место жительства, образование и работа значения — так, чтобы я это ощущала — не имели. Я не представляла, как называется городок, куда я ездила в школу.
Поступки. Я, кажется, больше плыла по течению. А вот ситуации…
— Я в детстве была со странностями. Что можно сказать о девочке, у которой главной игрушкой был деревянный медведь? — я хмыкнула. — Я привязывала его на веревочку и волокла по воде. И долго-долго шла вдоль реки, пока не устану. Там еще росли кусты, очень трудно было продираться.
Позже к медведю кто-то приделал колесики. Я не стала говорить об этом Денису.
Сознание перескочило на двенадцать лет вперед — когда исчез отец. В августе в поселке появился новый техник: большой, с тяжелой медвежьей поступью, лысый.
Точнее, как выяснилось, он чисто выбривал голову. Кургузая синяя курточка смотрелась на нем несуразно. Он был старше меня раза в два, и не вызывал интереса, пока однажды вечером не зашел и не сказал, чтобы я его напоила чаем.
Сказал так, точно мы давно жили вместе и мне следовало безропотно ему подчиняться. Он молчал, пил, разглядывал дом. Я боялась, поэтому тоже молчала.
Никто со станции не мог причинить мне вреда. Я думала он похвалит, как я заварила — с травками, — чай. Или, наоборот, станет критиковать. Он медленно выпил две чашки, встал, пробурчал, что зайдет еще. Кажется, я не сказала даже до свиданья. Закрыла дверь. Стояла перед дверью, почти уткнувшись носом в некрашеное дерево. Девушка-август: ситцевая длинная юбка, серый растянутый свитер. Когда он пришел снова, мы стали любовниками. Точнее, он меня взял в любовницы. То ли будучи безразличным к тому, что я по этому поводу думаю; то ли воображая, будто понимает меня и так — без слов.
Нельзя сказать, что я получала особое удовольствие. Было странно: так много тела, прикосновений, тяжести, легкой боли, вязкости и тепла. В его больших руках я расслаблялась, размягчалась, теряла себя. Подстраивалась — ради того, чтобы не стало плохо. Он меня лепил как хотел. Я делала все, чтобы он меня не сломал.
Только закрывала глаза и видела, как дрожат черные контуры обнаженных деревьев на апрельском ветру.
— Пять минут кончились, — сказал Денис осторожно, чтобы не разбивать мою задумчивость резко, но все же вернуть к нашей игре.
— Хорошо.
Я кивнула не столько в знак согласия, а больше, чтобы развеяться: история о первом любовнике оказалась тяжеловатой. Но я ощущала ее внутри, она была точно моей.
— Давай.
Взгляд Дениса устремился в сторону арки через которую мы вошли, но его совсем не интересовало, то, что произошло недавно, да и то, что сейчас может произойти; он заскользил по нити памяти, далеко-далеко. Голос зазвучал так, будто рассказывал сказку. Я представляла себе все это и успокаивалась.
Денис родился на юге — там, где степь встречалась с пустыней: кусты и островки трав торчали из песка. Неподалеку находилось водохранилище, которое из-за размеров — с одного берега другого не видать — все называли морем. Километрах в пяти от города было кладбище кораблей.
