Дэниел Истерман - Имя Зверя

— Да, Майкл, мне известны твои причины. И я уважаю их. Ты знаешь, что раньше я никогда не обращался к тебе. Но сейчас ты мне нужен. Яуверен, что затевается что-то серьезное.

— Серьезное?

— Ронни, может быть, ты попробуешь объяснить?

Ронни сделал большой глоток. В бар зашел пожилой человек и заказал пиво. Снаружи, сквозь тишину сент-джеймсского парка, в ночи назойливо вопили сирены. Ронни заерзал на стуле.

— У меня был осведомитель в Александрии, — начал он. — Его звали Барнабас. Он был среднего уровня служащим в мухабарате — не офицер разведки, а просто старший клерк. Но он знал, как добыть свежий материал. Обрывки и кусочки, но высшего качества.

С месяц назад Барнабас подкинул мне нечто весьма интересное. Офицер мухабарата, отвечающий за надзор над фундаменталистскими группировками, раздобыл доказательства связей между ячейкой Джамаата и немецкой террористической организацией. Самым странным было то, что представители обеих группировок встречались друг с другом. Но не в Германии, а здесь, в Лондоне.

Холли прервал его:

— Ронни тут же переслал мне по факсу копию доклада. Я просмотрел все старые файлы, чтобы проверить дату, связался с германским отделом, но ничего не нашел. Это меня озадачило. Если египтяне знали про встречу, то нам и немцам тоже должно было быть о ней известно. Я осторожно навел справки в Bundesamt fur Verfassungsschutz. Они, разумеется, знали о встрече, и насколько им было известно, у нас тоже должны иметься сведения о ней. В тот момент у меня появились первые подозрения.

Ронни взглянул на Майкла:

— Мы с Томом обсудили эту проблему и решили помалкивать. Возможно, это просто ошибка. Но если нет, нельзя было вспугнуть того, кто за этим стоит. Я вышел на связь со своими людьми и стал ждать, не раскопают ли они чего-нибудь.

— И дождался?

Ронни кивнул:

— Не много, но достаточно. Кроме Лондона, несколько встреч состоялось в Александрии, а также в Каире — одни с немцами, другие с французами, третьи с ирландцами. И каждый раз это были новые фундаменталистские группировки. Между ними как будто не было явной связи. Затем всплыло имя. Абу Абдалла эль-Куртуби. Слышал о таком?

Майкл покачал головой:

— Нет. Я должен был о нем слышать?

— Не обязательно. Я сам точно не знаю, кто он такой. Судя по всему, он идейный вдохновитель группы религиозных радикалов, но я даже не могу узнать ее название. С этим...

Он заколебался, нахмурившись. Женщина в углу читала свой роман. Пожилой человек пил пиво. Слышались шаги людей, поднимающихся по лестнице. Какое-то движение.

— С этим эль-Куртуби что-то не в порядке, — продолжил Ронни. — Мой главный осведомитель в мухабарате заткнулся, когда я упомянул его имя. Заявил, что никогда о таком не слышал. Но он врет. Я начал наводить справки. И тогда начались убийства.

Холли снова прервал его:

— Майкл, у него есть связи здесь, в Англии. Я думаю, у него есть друг в Воксхолле. Может быть, в других местах тоже. Не спрашивай меня, зачем и для чего. Но мне нужно узнать. Ты нужен мне, Майкл. Ты нужен мне в Египте.

Майкл допил свой бокал. Его рука слегка дрожала. На него нахлынули неприятные воспоминания. Он никогда не жалел о своем решении выйти в отставку.

— Извини меня, Том. И ты, Ронни. Извините меня, но я просто не могу себе позволить снова дать себя впутать в ваши дела. Вы знаете, почему я ушел. Я не могу снова влезать в это.

— Я не прошу тебя. Я только...

— Я вышел из игры, Том. Мне в самом деле жаль, но другого ответа не будет.

Том замолчал. Он взглянул на Ронни, потягивавшего свой джин и, казалось, глубоко задумавшегося. Когда Перроне снова поднял глаза, выражение его лица изменилось.

— Майкл, фундаменталисты пытаются набрать силу. Вот к чему идет дело. Ты знаешь, что это означает, знаешь не хуже меня. Именно это мы стараемся предотвратить уже много лет. Если это случится... — Он сделал паузу. — Прошу тебя, Майкл, подумай об этом. Ради меня, ладно?

В тоне, каким Ронни высказал свою просьбу, слышалась серьезность, озадачившая Майкла. Как будто Перроне на мгновение забыл о маске позера. Что оказалось под ней? Хотя Майкл не был уверен, ему показалось, что он увидел смертельно испуганного человека. Но что его испугало?

— Пожалуй, мне пора идти, — сказал Майкл. Поколебавшись, он обратился к Перроне: — Я подумаю, Ронни. Я не хочу оставлять тебя в беде. Но мне нужно во всем разобраться. Ты ведь понимаешь?

— Да. Понимаю, Майкл. Но, пожалуйста, подумай.

Том Холли положил руку на плечо Майкла:

— Майкл, могу ли я рассчитывать, что ты будешь в городе завтра вечером?

— Если только для того, чтобы поговорить об этих вещах, то, думаю, нет. Мне хочется покончить с похоронами, прежде чем начать серьезные размышления.

Холли покачал головой:

— Не торопись, Майкл. Серьезно все обдумай. Но мне бы хотелось повидаться с тобой завтра, если будет возможность. Это весьма важное дело, хотя совершенно другого характера. Я хочу познакомить тебя кое с кем.

— Не обещаю, Том. Ты не можешь подождать до воскресенья?

— Боюсь, что нет. Завтра вечером — последняя возможность. Если бы ты не оказался здесь, я бы даже не думал об этом. В Школе восточных и африканских исследований в семь часов будет прием. В библиотеке. Пожалуйста, Майкл, постарайся там появиться.

— Я постараюсь, Том. Честное слово. Но ничего не обещаю.

Они поднялись вместе. Том расплатился за напитки, и они вышли. На улице по-прежнему шел дождь. В баре после их ухода женщина средних лет в твидовом костюме допила свой стакан и отложила роман. Открыв сумочку, она тщательно напудрилась и подкрасила губы. Затем закрыла пудреницу, достала радиотелефон и изящными движениями пальцев набрала номер Воксхолл-Кросса.

Похороны тянулись бесконечно. С деревьев на кладбище уже облетели листья; дождевые капли на ветвях казались крошечными почками, попавшими из весны в осень. Серый свет лился на гранит и мрамор, похоронные урны и крылья разбитых ангелов. Он высвечивал имена умерших, написанных золотыми буквами, струился между лепестками засохших цветов. Гравийные дорожки, поросшие травой, были все в маленьких лужицах. Майкл подошел к могиле как пилигрим, чей путь подошел к концу, но исполнение обета кажется столь же далеким, как и прежде.

Он приехал в Оксфорд предыдущей ночью. Выбраться из Лондона оказалось сущим кошмаром. На шоссе М-40 были пробки; он забыл, что такое английские дороги. Он немного посидел у кровати матери. Она тихо говорила по-арабски, находя утешение в словах и фразах из прошлого, окружая Майкла воспоминаниями о времени, таком же мертвом, как человек, бывший ее мужем. «Здесь совсем по-другому выражают свое горе», — сказала она, — и у нее нет ни слов, ни слез, только пустота. Никто из ее египетских родственников не приехал на похороны, хотя были телефонные звонки и телеграммы, некоторые — от людей, которых она почти забыла. Она была иностранкой в чужой стране, и никогда раньше ее изгнание не обходилось с ней так жестоко и немилосердно.