Серёжа… Блин!
Никуда не пойду, разумеется.
ТАК ЧТО ТАМ С МЁРТВЫМ НАСИЛЬНИКОМ?
Долго заснуть не могла. Так, о творчестве размышления нахлынули. О жизни.
Дед за стенкой поворочался ровно пять минут — стандартный промежуток — потом захрапел. Счастливый человек, чистая совесть. Мне бы так.
Он лишь под вечер вернулся. Выгрузил из сумки какое-то барахло — пассатижи, набор отвёрток, пакет с гвоздями и ещё один с саморезами. И ещё что-то, но уклоняюсь от пересказа, ибо заинтересована в его приобретениях в самой ничтожной степени, да и названия этим прибамбасам не знаю.
Спросил, как дела. Узнав про опознание, лишь поскрежетал пару секунд стиснутыми зубами, а над выброшенным в продажу песочком — ха, я так и думала! — посокрушался громко и даже с выражениями. Подумать только: могли приобрести десять кило, а взяли лишь пять. Горе горькое.
Интересно, он действительно за нас воевал в Великую Отечественную? Может, за власовцев?
Часы тикают, шорохи какие-то в подполе. Да и с улицы звуки доносятся. Ветер у развесистого вяза, что растёт в трёх метрах от дома, ветви прополаскивает — несильно, но настойчиво. Вяз сердится — отдохнуть ночкою хочется. А бывает — и человек пройдёт. Собака — это уж само собой. Не тявкнув, не проскочит.
В городе тише. Ни часов с ходиками, ни шорохов. Стоит бетонная громадина и не пискнет. Воспоминаниями не наделена, а если и всплывают у какой — то сдерживается. Не то что эти капризные брёвнышки.
Что, мам? Что говоришь? Не родила меня, а в канаве нашла? Да ну, брось! Что за шуточки в неурочный час?!
В цветастую юбку была завёрнута? В цыганскую? Да быть того не может!
Господом Богом клянёшься???
Так значит… Значит, я цыганка?!
Ай да дела!.. То-то мне все говорили: Светланой звать, а сама темноволосая. И глаза индусские, с раскосинкой. Что же мне, в табор уходить?
Мама, ну нельзя же так, мама! А как мне тебя звать ещё!!! Думаешь, я вот так просто позабыть тебя должна, всю жизнь свою прошлую?! Эх, ну и гадина же ты редкостная, мачеха проклятущая!!! Кто просил тебя подбирать меня из той канавы, кто? Лучше б я сдохла там — не было б сейчас так невыносимо!
— Света! — меня держали за руку.
А я уйду, уйду в табор, будь спокойна! Плясать буду под бубен, обнажёнными плечами вертеть, юбку до груди задирать и песни вопить про участь тяжкую!
— Света!!! — затрясли меня сильнее, и я проснулась.
На кровати — Алёша. Хоть и темно, но я сразу узнала. Сидит на краешке и глядит пристально. Обеспокоено.
— Ты чего плачешь? Приснилось что?
Инстинктивно ладонями по глазам провела — мокрые. И вправду ревела. Приснится же чушь какая! В канаве… В цыганской юбке…
— Ты как здесь?
Я огляделась. Нет ли кого ещё?
Не, один вроде.
— Да-а… — промямлил и головой повёл неопределённо. — В гости заглянул.
— Дверь-то закрыта. Или дед забыл?
— Не забыл.
— Ну вот.
— Я через стены могу.
— А-а-а…
Усмехнулся. Не так уж и темно вообще-то — с улицы свет доносится робкий. Луна.
— Покричать, что ли? Вы чего все на меня, как на медовую? Я вроде как исчерпывающе тебе всё объяснила.
— Нет, тобой овладели эмоции.
— Да что ты говоришь!
Он серьёзный такой. Смотрит грустно.
— Я же должен тебя добиваться, правильно? Что ты обо мне подумаешь, если я с полпинка отстану? Ладно во мне — во всех людях разочаруешься.
— Гладко стелешь. Для сведения: уже разочарована.
— Это не так. Ты замечательная. Чистая. Волшебная. Хочу, чтоб ты всегда такой оставалась.
— Подожди, подожди! Не гони лошадей, а то сердце из груди выскочит.
Он джентльмен — замолчал и в угол уставился. Я осмысливать услышанное не пыталась — не до того было.
— Я надеюсь, ты ложиться со мной не собираешься?
— Нет. Если не пригласишь.
— А вот знаешь — не приглашу! Тик-так. Время аудиенции окончено. Королева отбывает на покой. Дверь открывать не надо, так ведь? Через стену?
Он поднялся на ноги.
— Вот и молодец. Хороший мальчик.
— Ещё об одном с тобой поговорить хотел. Но раз…
— О чём это?
Он выдержал мхатовскую паузу. Эге, а в театральный, Алексей? А после армии, а на полном серьёзе?
— О том парне, что ты опознала. О насильнике.
— Что с ним не так?
— Да почти ничего… Только не участковый его грохнул. А цыгане.
Да что ты будешь делать с этими цыганами? Будет от них спасение, нет?
— Присаживайся, сокол! — великодушно указала ручкой.
В груди заурчало что-то — и не знаю, от возбуждения, от страха ли. И словно из-за горизонта зов раздался.
Алёша уселся на краешек кровати — как и минутой ранее. Через одеяло провёл ладонью по моей ноге. Я не отреагировала.
— Колись! — призвала.
Он вздохнул, подготавливаясь.
— Стрельбу я в лесу слышал. Как раз в тот день, когда труп нашли. Два выстрела. Потом цыган видел — на машине проехали мимо. Меня не видели, не волнуйся.
— Ха! Вот уж изволновалась — сил нет. Больно надо. Кто ты мне?
— А затем Кондаков туда выехал. Его «УАЗик». Ну, а после из райцентра криминалисты нарисовались.
— А, ну конечно! Преступление раскрыто… И как же ты рядом оказался?
— Так получилось. Шалаш у меня там. Время провожу. Ночую, бывает.
— Просекаю, просекаю… С милым рай и в шалаше. Тебе сколько лет, золотце, чтобы в лесу штабы строить? В войнушку не наигрался?
Алёша изобразил недоумение. Лёгкое.
— Он не для игр. О нём никто не знает. Я тебе первой рассказал… Да и вообще, причём тут это? Я о другом — не участковый стрелял.
Не верю! Константин Сергеевич Станиславский…
Э-эх, чёрт, а верю ведь! Вспоминаю, каким нервным участковый был на опознании — и верю.
— Нет, ты сам посуди, — всё же не сдавалась и пыталась быть рациональной. — Ну нафига ему это всё надо, цыган покрывать? С какой стати?
— Да мало ли. Мы же ничего не знаем. Вот и надо выяснить.
— Выяснить…
А заход его понравился. Жутко, блин, понравился. Выяснить…
— Странно это конечно, — рассуждал Алёша вслух. — Тем более если принимать в расчёт личность убитого. Но других объяснений быть не может — завалили его цыгане. А Кондаков покрывает. Они заодно. Вот только какая здесь мотивация?
— А что там с личностью убитого? Ты знал его что ли?
Он взглянул на меня пристальней и с сомнением каким-то.
— У-у, да ты не в курсе. Разве не знаешь, кто был твоим насильником?
Я выжидающе молчала.
— Если конечно был… Это Вовка Елизаров.
— Елизаров?!
Видимо воскликнула — и видимо громко. Потому как Алексей инстинктивно вытянул руку, как бы ротик мне прикрыть, а дед за стенкой резко скрипнул пружинами.
