— Делай это днем, — сказал Малколм, — и пусть тебе вызывают «скорую» здешние бегуны, которые действительно ни о чем не знают.
— Они могут мне помешать до того, как я закончу, — ответил Брант, — и, главное, я не могу ждать дня. Сегодня вечером состояние Грэйс ухудшилось. Это последний шанс. Слышишь, Джессика? Я уверен, что слышишь и знаешь! Если она умрет, я тоже не буду жить! Если хочешь растянуть мои мучения, прими мое предложение!
«Она не может, — подумал Малколм. — Грэйс, наверное, уже ничего не может спасти — ни в этом мире, ни в том…»
Но вслух он этого не сказал, задавшись новым вопросом: а почему Джессика вообще позволила Бранту прийти сюда? Рик ведь не смог подойти ближе существующей в том мире ограды, а этот тип забрался прямо под скамейку! Может, все дело в том, что Брант пришел и спрятался здесь еще до заката, когда Джессика не так сильна? Или он уже в том состоянии, когда его не может остановить никакой кошмар? Или ограда возникает только во сне Малколма? Или же, наконец, Джессика пропустила его специально, потому что хотела, чтобы он сделал то, что собирается?
Пока он думал об этом, Брант резким движением поднес нож к лицу и вонзил его острый загнутый конец себе под подбородок — а потом потянул вверх. Лезвие легко углубилось под кожу щеки, отслаивая ее от челюстных мышц — Малколму даже показалось, что он услышал, как металл скрипнул о зубы, а может, и о кость — и кровь из-под обвисшей безвольным лоскутом щеки обильно закапала на грязный воротник Бранта. Тот начал кричать, но не прекратил своего занятия. Даже уже зная (но лишь с чужих слов), что сделали с собой Триша и Каттеридж, Малколм смотрел, с трудом веря собственным глазам — он знал, как трудно сознательно причинить себе даже пустячную боль. Но нож, вошедший в плоть почти по самую рукоять, двигался все выше; Малколм видел, как лезвие движется под кожей, натягивая ее изнутри — скула (кровь текла уже не только из разреза сбоку, но и из орущего рта, куда, видимо, стекала с ножа), потом висок (блестящий от крови конец ножа высунулся из глазницы, но не повредил глаз, пройдя сверху), потом лоб у самых корней волос (нож снова высунулся над глазом, затем над другим, а потом больше половины лица, разом отделившись с влажным звуком, повисло бесформенным кровавым тряпьем, выворачиваясь наизнанку со лба), другой висок и скула (Брант продолжал истошно орать, и Малколму казалось, что этот крик слышен по всему городу), затем острый конец ножа вновь высунулся из-под вспарываемой кожи и одним резким движением срезал нос, затем лезвие двинулось дальше, отсекая вторую щеку и обнажая коренные зубы (то, что некогда было лицом Бранта, обвисало все ниже и теперь уже коснулось его груди) — и, наконец, нож завершил свой путь, срезав подбородок вместе с нижней губой.
Бранту не удалось на ощупь попасть в тот же разрез, с которого он начал, поэтому вывернутая наизнанку кровавая маска повисла на тонком ремешке растянувшейся кожи. Брант, не переставая вопить, зажал свое бывшее лицо в кулак и рывком разорвал этот ремешок — а потом отшвырнул то, что сжимал в кулаке, в сторону Малколма, который едва успел отпрыгнуть. Срезанное лицо упало к его ногам. «Самый радикальный способ борьбы с дерматитом», — мелькнуло в голове у юноши.
Брант перестал кричать и стоял, покачиваясь, с ножом во все еще поднятой руке.
Впрочем, это был уже не Брант и даже не Пеппино, а безымянное и безликое чудовище. Жуткое месиво ободранных и рассеченных мышц и кровоточащих сосудов казалось в лунном свете практически черным, и Малколм был рад, что такое освещение не позволяет рассмотреть детали. Впрочем, он отчетливо видел треугольную дыру с вертикальной перегородкой на месте носа (оттуда сочилась кровавая слизь) и чудовищный, буквально от уха до уха, оскал безгубого рта с необычайно длинными, торчащими из голых десен зубами, блестящими от крови и слюны.
— Зони, — хрипло потребовал Брант.
«Ну уж нет, — подумал Малколм, — надо убираться отсюда поскорее. Если эти крики кто-нибудь слышал, то наверняка уже вызвал полицию. А если этот тип тут сдохнет, то туда ему и дорога!» Малколм сделал еще один шаг назад, потом еще. Брант пошатнулся; казалось, он сейчас упадет.
«А если не сдохнет сам, добить и спрятать тело, — мелькнуло в голове Малколма. — Нечего копам совать сюда нос. Если только они и в самом деле не мчатся уже сюда. Как далеко разносятся крики над водой?» Малколм обернулся и бросил взгляд через озеро, словно пытаясь разглядеть огни полицейских мигалок на том берегу. Нет, если оттуда кто-то и услышал, то едва ли мог понять, откуда именно донеслись крики. Полиция не станет прочесывать все окрестности по звонку «до меня донеслись какие-то крики издалека». Значит…
Малколм одновременно услышал шорох и уловил движение краем глаза, но среагировать уже не успел. Брант, казавшийся уже теряющим сознание, вдруг молниеносным броском подлетел к нему, шмыгнул за спину и обхватил левой рукой за грудь, а правой прижал окровавленный нож к горлу Малколма. Рюкзак, по-прежнему висевший за спиной у юноши, был не настолько толстым, чтобы этому помешать.
— Джессика! — закричал Брант. — Он нужен тее? Еняю! Ео жизнь на жизнь Грэйс!
«Он совсем спятил, — подумал Малколм. — Даже если бы Джессика согласилась, каким образом она дала бы ему это знать?»
Он явственно чувствовал запах крови и пота Бранта. И остроту ножа, да. Тот был чертовски острым.
— Ты так ничего не добьешься, — выдавил из себя Малколм, стараясь сохранять полную неподвижность.
— Заткнись, — рявкнул Брант, прижимая нож еще сильнее; на сей раз, кажется, лезвие разрезало кожу. Впрочем, он тут же переменил решение: — Скажи ей, что я ерережу тее глотку, если она не согласится!
— Джессика, он правда это сделает! — послушно крикнул Малколм и добавил про себя: «Ну, чего же ты медлишь? Убей его скорее! Сердечный приступ или что там! К черту его мучения, убей его ПРЯМО СЕЙЧАС!»
Настала удивительная после всех только что звучавших криков — хотя и куда более естественная для осеннего ночного парка — тишина. И в этой тишине вдруг заиграла музыка.
«Мобильник, — сообразил Малколм. — Не мой. (Рингтон был незнакомый.) Кто-то звонит ему…»
И тут произошло невероятное. Человек, только что срезавший подчистую собственное лицо и теперь прижимавший тот же самый нож к горлу другого человека, отвлекся от всего этого, чтобы ответить на звонок.
Рука, обхватывавшая Малколма поперек груди, скользнула назад, очевидно, в карман Бранта. Вторая рука еще прижимала нож к шее юноши, но и она на миг как-то расслабилась, и Малколм воспользовался этим моментом, чтобы вцепиться в нее обеими руками, стиснув кулак с ножом и запястье своего врага. Двумя руками он без большого труда отогнул руку Бранта и вывернулся из-под нее, разворачиваясь к нему лицом и не ослабляя собственную хватку. Брант продолжал бороться с ним, пытаясь вырвать руку с ножом и в то же время поднести к уху мобильник. Получалось у него не очень хорошо, ибо большинство людей плохо умеют выполнять качественно разные действия двумя руками одновременно. Основное внимание Бранта сосредоточилось на телефоне — ему удалось, наконец, нажать кнопку и сказать «да»; правую руку с ножом, направленным в прежнюю сторону — туда, где еще недавно была шея Малколма — он продолжал машинально тянуть на себя, противостоя усилиям юноши, старавшегося отогнуть ее еще больше. Как только это усилие Бранта достигло максимума, Малколм резко сменил направление своей собственной силы на противоположное. Среагировать Брант не успел. Нож мелькнул в воздухе, направляемый силой сразу трех рук, и вонзился в кадык своего владельца.
Теплая кровь брызнула Малколму на руки (и без того уже перепачканные ею же), и он машинально разжал пальцы и отступил. Брант выронил мобильник и попытался выдернуть нож из собственного горла. Со второй попытки ему это удалось; кровь тут же ударила пульсирующим фонтаном. Брант сделал, словно пьяный, шаг вперед, затем назад и рухнул навзничь.
Кровавый фонтан брызнул еще несколько раз, с каждым разом все слабее, и иссяк. Все было кончено.
