Как долго мы будем держать его там? По закону мы вообще не имеем права задерживать его, по крайней мере согласно Конституции, которую мы приняли на собрании вчера вечером, потому что, согласно этому документу, человек не виновен, пока его вина не доказана законным судом. Далее — все мы знаем, что держим его под замком. Мы не сможем чувствовать себя в безопасности, если он будет разгуливать по улицам! Поэтому мы сделаем это, даже если это будет противоречить Конституции, потому что, когда скрещивают шпаги безопасность и конституционность, безопасность должна выиграть. Следовательно, нам необходимо как можно скорее сделать безопасность и конституционность синонимическими понятиями. Нам нужно подумать о системе суда.
Франни: Это очень интересно, и я согласна, что над этим надо подумать, но сейчас я предлагаю закрыть заседание. Уже поздно, и я очень устала.
Ральф: Я поддерживаю это предложение. Давайте поговорим о суде в следующий раз. У меня столько всего в голове, что она вот-вот лопнет. Это воссоздание страны намного труднее, чем я предполагал.
Ларри: Аминь.
Стью: Поступило предложение закрыть заседание. Что скажете?
За это предложение проголосовали 7:0.
Франсес Голдсмит, секретарь.
— Почему ты остановился? — спросила Франни у Стью, который, медленно подъехав к бордюру, отпустил педали. — Впереди еще целый квартал. — Глаза ее покраснели от слез, и Стью подумал, что никогда не видел Франни настолько уставшей.
— Это насчет того дела о начальнике полиции… — начал он.
— Стью, я не хочу говорить об этом.
— Но кто-то же должен заняться этим, дорогая. И Ник абсолютно прав. Люди мне доверяют.
— К черту логику! А как же я и ребенок? Не логичнее ли подумать о нас, Стью?
— Я обязан знать, чего ты хочешь ради ребенка, — сказал он. — Разве ты не говорила мне об этом много раз? Ты хочешь, чтобы он был в безопасности. Ты хочешь, чтобы он или она родился в не совсем безумном мире. И я тоже хочу этого. Но я не собираюсь рассуждать об этом перед остальными. Это между нами. Ты и ребенок — вот основная причина моего согласия.
— Я знаю это, — хрипло произнесла Франни.
Он пальцем приподнял ее голову за подбородок. Стью улыбнулся, и Франни попыталась улыбнуться в ответ. Это была вымученная улыбка, слезы катились у нее по щекам, но это было все-таки лучше, чем не улыбаться вообще.
— Все будет хорошо, — сказал он.
Она медленно покачала головой, и несколько ее слезинок упали в теплоту летней ночи.
— Мне так не кажется, — возразила она. — Я действительно так не считаю.
Ночью она долго лежала без сна, размышляя о том, что тепло может прийти только от огня. — Прометей, дав его людям, был обречен на кровавые муки — и что любовь всегда приходит через кровь.
И у нее возникла странная уверенность, от которой тело онемело, как от анестезии, что всем им предстоит пройти через кровь. Эта мысль заставила ее защитным жестом прикрыть живот руками, и впервые за много недель она вспомнила о своем сне: ухмыляющийся темный человек и его скрученная вешалка.
Урывками занимаясь поисками матушки Абигайль, Гарольд Лаудер активно участвовал и в работе Похоронного комитета. Вот и 21 августа он провел в кузове самосвала с пятью другими мужчинами, одетыми в сапоги, защитные комбинезоны и толстые резиновые перчатки. Глава Похоронного комитета Чед Норрис отправился в то место, которое он с циничным спокойствием называл захоронительным участком № 1. Расположенный в десяти милях юго-западнее Боулдера, первоначально он предназначался для хранения угля. Участок был так же мрачен и бесплоден, как и горные кряжи под палящим августовским солнцем. Чед беспрекословно принял свое назначение, так как некогда был помощником хозяина похоронной конторы в Морристауне, штат Нью-Джерси.
— Это не похороны, — сказал он в это утро на автовокзале между Арапахо- и Уолнат-стрит, где расположилась база Похоронного комитета. Закурив, он улыбнулся двадцати сидевшим вокруг него мужчинам. — Да, это захоронение, но захоронение не в обычном смысле этого слова, если вы поняли мою мысль.
Несколько натянутых улыбок, самая широкая — Гарольда. В животе у него постоянно урчало, потому что он не осмелился позавтракать. Он не был уверен, что сможет удержать еду в желудке, учитывая характер предстоящей работы. Он мог бы предложить продолжить поиски матушки Абигайль, и никто даже не пробормотал бы и слова протеста, хотя любому здравомыслящему человеку в Зоне (если в Зоне были здравомыслящие люди, кроме него самого, — вопрос, конечно, спорный) было вполне очевидно, что пятнадцать человек для поисков, учитывая тысячи квадратных миль лесов и равнин вокруг Боулдера, — занятие для дураков. Конечно, она могла никогда и не покидать Боулдер, никто из них, кажется, даже и не подумал об этом (чтo вовсе не удивило Гарольда). Она вполне могла укрыться в одном из домов подальше от центра города, и они не смогут найти ее, пока не обыщут каждый дом. Редмен и Андрос не стали возражать, когда Гарольд предложил, чтобы Поисковый комитет работал и вечерами, и по уик-эндам.
Он мог бы заниматься только этим, но кто становится любимцем в любом сообществе? Кому доверяют больше всех? Конечно же, человеку, выполняющему самую грязную работу, да еще если он делает это с улыбкой. Человеку, который выполняет работу, которую ты не можешь заставить себя сделать.
— Это будет напоминать захоронение связки дров, — сказал им Чед. — Если вы сможете воспринимать это так, то с вами все будет в порядке. Некоторых из вас поначалу может и стошнить. В этом нет ничего постыдного; просто пойдите в такое место, где никто вас не увидит за этим занятием. Когда вас вырвет, вам станет легче думать именно так: связка дров.
Мужчины стесненно переглянулись.
Чед разбил их на три команды по шесть человек. Он и еще двое мужчин отправились подготовить место для массовых захоронений. Каждой из трех команд был выделен свой участок города. Гарольд на своем самосвале провел целый день в районе Столовой горы. Медленно передвигаясь на запад к выезду на шоссе Денвер — Боулдер. Вверх по Мартин-драйв до Бродвея. Вниз по Тридцать девятой улице, затем снова вверх по Сороковой. Пригородные дома, построенные лет тридцать назад, когда в Боулдере начался строительный бум.
Чед выдал всем противогазы, изъяв их со склада Национальной гвардии, но они не пользовались ими до самого ленча (ленч? какой ленч? Ленч Гарольда состоял из начинки яблочного пирога — единственное, что он мог заставить себя съесть), после которого они вошли в церковь мормонов. Люди пришли сюда, больные гриппом, и все они умерли здесь, более семидесяти человек. Смрад был невыносимый.
