— Джек, — сказала Джиа в ответ на его отрывистое приветствие. — Слава богу, я застала тебя.
— Что случилось? — Неестественное спокойствие ее голоса заставило насторожиться. — Как Вики?
— Уснула.
— Уснула? — Вики не любила спать днем. — Она заболела?
— Она больше не будет болеть. Она обрела покой.
— Господи, Джиа, что ты несешь? Только не говори, что ты…
— Мне не хватило снотворного для нас обеих, и я все дала ей. Скоро она будет в безопасности.
— Нет!
— Для себя же я взяла один из твоих пистолетов, но не хотела пускать его в ход, пока не позвоню и не попрощаюсь с тобой…
Трубка выскользнула из пальцев Джека. Он кинулся к дверям, вылетел на тротуар и помчался на восток. Но, подняв на бегу глаза, он резко остановился, увидев огромное лицо, смотревшее на него сверху вниз. Та самая русская женщина, но сейчас она выросла до размеров Годзиллы.
— ТЕПЕРЬ ТЫ УВИДЕЛ? — вскричала она, и ее громовой голос эхом отразился от стен зданий. — ТЕПЕРЬ ТЫ ПОНЯЛ? ВСЕ ЭТО БУДЕТ, ЕСЛИ ТЫ НЕМЕДЛЕННО НЕ ОСТАНОВИШЬ ВИРУС!
Что это значит? То есть все это было сном? Нет. Как бы Джеку ни хотелось, он понимал, что это не так. Слишком реально.
Отвернувшись от взгляда ее огромных блестящих глаз, он снова пустился бежать. По обеим сторонам безликой улицы тянулись одинаковые дома, создавая иллюзию, будто он продвигается вперед, но, какую бы скорость он ни выжимал из своих ног, как бы ни кричал и ни вопил, дом был от него так же далек, как и в начале пути…
— Мам, Кевин ведет себя как настоящий идиот.
— Элизабет Айверсон, ты не должна так говорить о своем брате. И где ты только научилась подобному языку?
— Я ничего не могу поделать, он такой и есть. И пусть слышит.
Держа при себе сотовый телефон, Кейт заглянула в спальню Джека — он все так же беспокойно ворочался под одеялом — и снова обратила внимание на Лиззи. Все эти события заставили ее пропустить утренний звонок детям. Впрочем, ничего страшного — по субботам они любили поспать, и ей пришлось подождать до обеда.
Главным образом, ей хотелось основательно поговорить с ними прежде, чем они убегут играть с друзьями, но пришлось разбираться с их запутанными детскими проблемами. Она должна была предвидеть, что без них не обойтись, но сейчас они меньше всего были нужны ей. Кевин отказывался идти на концерт Лиззи в понедельник. Лиззи делала вид, что ее это не волнует, но Кейт видела, как она обижена. Рон никогда не умел разбираться в конфликтах между детьми, так что, как бы она ни устала, Кейт пришлось взять на себя роль судьи.
Она вздохнула.
— Позови его.
— Я говорю, что меня это не волнует!
— Лиззи, пожалуйста, позови брата. Несколько секунд приглушенного разговора — и мрачный голос Кевина:
— Чего, ма?
— Что с тобой делается, Кевин? У тебя есть какие-то более интересные планы на вечер понедельника?
— Ну, мама, ты же знаешь, что я терпеть не могу эту музыку.
— Согласна, что это не «Полио», — упомянула она любимую группу сына, издающую какофонию, которую он называл «трэш-металл» и которую слушать было просто невозможно. Она понимала, что каждому поколению нужна музыка, которая действует их родителям на нервы, но… пожалуйста. — Дело не в музыке. Ты обижаешь сестру.
— Ты же слышала ее. Она не хочет, чтобы я приходил.
— Это всего лишь защита. Ты обидел ее. Мы всегда ведем себя как одна семья, Кевин. Даже после развода много ли мы с отцом и Лиззи пропустили твоих футбольных игр? Мы были почти на всех. И так же как на твои турниры, мы собирались всей семьей пойти на этот концерт. И ты — член семьи.
— Но, ма, это флейта! Надо же — флейта! Она мне действует на нервы!
— Для Лиззи это большое событие. Она месяцами готовилась к своему сольному концерту, и мы должны быть там, чтобы поддержать ее. Неужели ты хочешь убедить меня, что не в силах выделить два часа из своего плотного расписания и побывать у нее на концерте? Подумай, Кевин. Это очень важно. И неужели два часа в понедельник вечером так много для тебя значат?
— Нет, но…
— Можешь поспать на концерте, если тебе так уж невмоготу, но приди ради нее.
— Поспать? Да эта музыка просто убьет меня. Когда все кончится и вы увидите, что я сижу мертвый, как вы себя будете чувствовать?
— Не волнуйся. Я умею реанимировать. Буду дома в понедельник днем. Я заеду к отцу, и мы пойдем все вместе. Как семья. И я хотела бы рассчитывать на тебя, Кевин. Могу я?..
Долгая пауза и потом:
— Думаю, что да.
— Вот и отлично. Значит, до встречи. Люблю тебя.
— Я тебя тоже.
Кончив разговор, она сделала глубокий вдох. Улажен еще один домашний кризис. Она сочувствовала Кевину. Ее собственные музыкальные вкусы сформировались в шестидесятых и семидесятых годах, и для нее классическая музыка была так же трудна, как и для него, но тут дело было не в музыке. Концерт был семейным мероприятием, и она старалась, чтобы семья все же чувствовала себя единым целым. В этом и была ее миссия — нести эту ответственность. Потому что развод был делом ее рук.
Встав, она снова проверила, как там Джек. Он наконец перестал стонать и погрузился в глубокий сон; вот уже почти два часа кожа у него оставалась прохладной и сухой.
— Похоже, что ты справился, Джек, — прошептала она, приглаживая его спутанные волосы. Часам к четырем у него может снова подскочить температура, но она чувствовала, что на этот раз его иммунная система одержала верх. — Похоже, что ты победил.
Но что именно он победил, задумалась она, возвращаясь в другую комнату. С какой инфекцией он боролся весь день? Она надеялась, что это было просто заражение. В таком случае оно отнюдь не столь непобедимо или неизбежно, как порой думалось.
Но существовала возможность, что Джек подхватил какой-то другой вирус, и симптомы говорили, что организм отчаянно борется с ним.
Окончательное решение вынесет лишь время.
Кейт зевнула и потянулась. Прошедшей ночью она почти не спала. Но при всей усталости она сомневалась, что сможет уснуть. Тем более после сегодняшних событий, после того, как она узнала, что нечто, именующее себя Единством, испытывает дьявольское желание стереть ее личность, ее индивидуальность, да и ее саму.
Горло ее перехватил спазм. Я не хочу умирать!
Именно это и влечет за собой слияние с Единством: смерть. Конечно, тело ее будет жить, а вот неповторимость личности, для которой оно служит оболочкой, исчезнет. Все ее ценности и достоинства, все те мелочи, из которых и состоит личность, — все это исчезнет. Ее больше не будет интересовать ни музыка, ни картины, ни кинофильмы, которые она любит потому, что они не служат практической цели размножения особей. А Кевин и Лиззи превратятся из двух самых дорогих для нее существ в жизни в пару потенциальных хозяев с такими, как у нее, генами, и цениться они будут лишь за свою способность производить новых хозяев.
