Гиви оглянулся.
Армия щетинилась копьями, конные гарцевали, сдерживая горячих скакунов, пешие блистали щитами, реяли узкие знамена… Хорошая армия.
— Миша, — робко произнес Гиви, — а… разве они все смогут войти в ущелье? Они ж там не развернутся!
— Ты, друг мой, — снисходительно проговорил Шендерович, — если ничего не понимаешь в высоком искусстве сражения, то и соваться нечего со своими дурацкими вопросами! Им и не нужно туда входить, ясно?
Он вновь из-под царственной руки гордо обозрел окрестности. Вход в ущелье чернел, словно горлышко огромной бутыли. Все ждали, преисполненные молчаливого почтения.
— Ну, значит так, — наконец, подытожил Шендерович, — Лично я, как царь времен, самую трудную часть задачи беру на себя. Ибо углубляюсь в скалы. Постараемся выманить этих тварей. Ежели они то, что, ты говоришь, то солнечные лучи будут для них гибельны. Ежели они — создания из плоти и крови, то стрелы моих храбрецов будут для них не менее гибельны. Вот, такой, друг мой Гиви, задуман тактический план!
— Тогда поторопись, Миша, — печально сказал Гиви, — а то солнце сядет…
— Я и тороплюсь, — пожал плечами Шендерович, озирая замершее невдалеке войско. — А теперь мне нужны добровольцы. Две дюжины по меньшей мере, о, Масрур!
— Сомневаюсь, что ты получишь много добровольцев, о, повелитель, — заметил Дубан. — Ибо никто не захочет соваться в пасть джиннам.
— Что есть доброволец? — рассеянно произнес Шендерович, — человек, у которого за спиной стоит другой человек, вооруженный луком и крепкой стрелой!
Гиви вновь невольно поежился, но затем заставил себя расправить плечи и набрать в грудь как можно больше воздуха. Когда Миша в таком состоянии, с ним лучше не спорить!
— Кому, как не тебе, о, водитель армий, знать все хитрости военного дела, — осторожно сказал Дубан, однако же, позволь заметить, что у нас в Ираме люди привыкли с уважением относиться к нечистой силе. И, смею уверить тебя, боятся ее не меньше крепкой стрелы.
— Дави на благородство, Миша, — рискнул вмешаться Гиви.
— А, ладно! — махнул рукой Шендерович, — передай своим людям, о, Масрур, что тот, кто последует за мной, станет главой шестидесяти и получит четырех невольниц, двух белых невольников, двадцать сиклей серебра, и коня из моих конюшен, коего сможет выбрать сам.
— Слушаю и повинуюсь, отец народов, — мрачно ответил Масрур, — однако же, позволь заметить…
— И передай своим главам шестидесяти, что не иначе, как на собственное их место заступят храбрые, достойные! Итак, ступай и возвращайся с отрядом отважных, однако ж, не гонись за числом, ибо проходы в скалах узки!
— Слушаю и повинуюсь, — вновь ответил Масрур, приложив руку ко лбу, развернул коня и поскакал к ощетинившемуся копьями войску.
Гиви с тоской проводил его взглядом. Черногривый кохейлан эмира, большегубый, малоголовый, с мощными бабками и огненным взором, пожирал пустыню, подобно гигантскому аршину землемера.
Гиви вновь ударил пятками своего мула, который застенчиво отворачивался от скальных расселин, пытаясь развернуться к ним задом и без проблем ускакать откуда прискакал.
— Миша, — вновь завел Гиви, — ты все-таки это? не слишком ли плотно… это… запахнулся в одеяние уверенности? Все ж таки джинны…
— Что для царя времен какая-то нечисть? — отмахнулся Шендерович.
— А ты уверен, что ты царь времен?
— А то, — холодно сказал Шендерович.
— А джинны об этом знают?
Шендерович сверкнул глазами. Потом оглянулся на Дубана, поманил Гиви пальцем и, склонившись с седла, интимно произнес.
— Слушай, ты, романтик! Ты что, веришь в эти сказки? Ну, какие джинны? Засели какие-то уроды в скалах, пускают пиротехнику, людей пугают. Этого шарика-тарика помнишь? Ну, дружки его какие-то тут окопались, вот и все…
— Никто, Миша, — твердо ответил Гиви, — никто в Ираме ни разу не сказал про Шарр-ат-Таррика, что он — джинн! Что мерзавец, говорили, что злодей — говорили. Но, чтобы, извиняюсь, джинн? Уверяю тебе, они тут прекрасно разбираются, кто джинн, а кто — нет.
— Слушай, — сквозь зубы прошипел Шендерович, — помнишь, что сказал тот тип, про гулей? Ежели ты в них веришь, они есть, ежели не веришь, нету… очень правильная позиция, между прочим! Робкий ты, Гиви, вот в чем дело. Ладно, укороти повод своей судьбы, и поехали. Вон, Масрур уже добровольцев пригнал! Крепкие мужи, всадники ночи, трубящие зорю — вот что сейчас потребно! Ибо нет лучше средства против нечисти, чем холодное железо в могучих руках. Давай, о, Дубан, шевелись!
— Я предпочел бы остаться здесь, — с достоинством произнес Дубан.
— Ты с кем споришь? — удивился Шендерович, — с царем времен? Да не трясись ты, звездочет! Все будет путем! Выманим их наружу и дело с концом!
— Прости меня за дерзкие слова, о, повелитель, но твой покорный слуга позволит высказать сомнение… Просто крохотное сомнение… насколько я знаю джиннов, в своих жилищах они неизмеримо сильны и истребят всякого, кто осмелится их потревожить.
— Тогда, — раздраженно произнес Шендерович, — если они истребляют свидетелей, да и являются лишь во мраке, откуда вы вообще знаете, что это именно джинны?
— А кто же это еще может быть, о, повелитель? — удивился Дубан.
Шендерович сделал знак Масруру, который, крепкой рукой удерживая встревоженного жеребца, встал во главе отряда.
Гиви покосился на звездозаконника. Ему показалось, что тот озирает Шендеровича с холодным академическим интересом. Эх, думал Гиви, так и следит, когда Миша поскользнется…
Шендерович бок о бок с эмиром въехали в скальный проход. Гиви неохотно последовал за ними, направив мула так, что тот почти упирался мордой в белоснежный зад Аль-Багум. Заходящее солнце било всадникам в спины, но караванная тропа, вьющаяся в ущелье, терялась во мраке. Глубокие тени окрасили узкое боевое знамя в черный цвет.
За спиной у Гиви приглушенно шептались лучники и копейщики. Им было неуютно.
Под копытом гивиного верблюда что-то хрустнуло. Гиви осторожно скосил глаза, ожидая увидеть, понятное дело, человеческие кости, выбеленные песком, однако мул наступил лишь на изящное чрево узкогорлого расписного кувшина. Из кувшина сочилась загустевшая жидкость с резким запахом. Мул чихнул, презрительно сморщив губу.
П— чш-чхи!!! -отозвалось эхо…
— Туда, — хриплым от скрываемого страха голосом произнес Масрур, — там укрылись проклятые!
— Интересно, — пробормотал Шендерович, озирая голые угрюмые скалы, — что они тут жрут? Питаются чем?
— Джинны? — удивился Масрур, — питаются?
— Наверное, с караванов кормятся… Людей они едят, а Дубан? Или нет?
