– Взгляни! Даже при нынешнем спаде – разумеется, временном – дела идут неплохо. Никто не сможет назвать наше предприятие убыточным. Да ничего подобного!
Монеты катились по полу – одни быстрее, другие медленнее. Они достигали двери, попадали под шкаф и под кресла.
– Двадцать пять процентов – вот мое предложение. Это сделает тебя богачом. Но я готов обсудить и другие условия, если тебя это не устраивает. Я трезво смотрю на вещи и не намерен умалять твои заслуги. Если ты рассчитываешь на пятьдесят процентов, изложи свои доводы. Буду рад их услышать.
Блэк хранил молчание. Сердце Беллмена колотилось все быстрее, он с трудом переводил дыхание.
– Хорошо, пусть будет пятьдесят. Я же сказал, что готов на уступки. Ну как, сойдемся на этом?
Он сел за стол и обмакнул перо в чернильницу.
– Я могу сейчас же составить новый договор…
Взяв чистый лист, он не увидел на столе свободного места, где можно было бы его пристроить, и широким взмахом расчистил часть столешницы. Вновь на пол полетели монеты; некоторые из них покатились в сторону Блэка. Одна ткнулась ему в ботинок, и Блэк высунул руку из складок просторного плаща, чтобы ее подобрать. Беллмен испытал некоторое облегчение при мысли, что хотя бы мизерная часть его долга таким манером возвратится Блэку. Какое ни есть, а все же начало.
Но, уже склонившись над бумагой, он краем глаза заметил, что Блэк с безразличным видом положил поднятую монету на стопку гроссбухов, ни один из которых он так и не удосужился открыть.
Насколько он мог рассмотреть в полумраке, Блэк выглядел смущенным. Или опечаленным. А может, этот легкий изгиб его губ предполагал незлобивую насмешку над Беллменом, как над зеленым юнцом, не способным усвоить простую истину?
– Семьдесят пять процентов, – предложил Беллмен скороговоркой. – Мне не особо нужны эти деньги. Я и без того достаточно богат…
Когда ответа не последовало и на сей раз, у него сдали нервы.
– Восемьдесят?
Это было очень много, но для него куда важнее было решить этот вопрос раз и навсегда. Оно того стоило, хотя бы ради Доры. Оно стоило и большего.
– Девяносто? В конце концов, это ведь ты подал саму идею.
Чернила капали с кончика пера. На тот момент письменный договор представлял собой лишь кляксу на бумаге, могущую означать что угодно или ничего вообще.
– Идею? – переспросил Блэк.
– Ну конечно! Той самой ночью, когда мы договорились о сотрудничестве. Беллмен и Блэк! Ты не можешь этого не помнить!
Послышался мягкий шорох одежд, истолкованный Беллменом как пожимание плечами.
– Я счел это твоей идеей, – молвил Блэк.
– Да нет же! «Я вижу перспективу» – это были твои слова!
Блэк смотрел на огонь в камине.
– И ты решил, что я имею в виду это?
– А что же еще?
Беллмен почти не видел собеседника – тот оставался в тени и выглядел как темная бесформенная масса. Слабый отблеск на одежде мог означать, что откуда-то на него все же падает свет, но где находится источник этого света, было непонятно. Кроме того, в темноте поблескивали глаза Блэка; взгляд его был задумчив и – не сказать чтобы недобр – скорее непреклонен. Никогда еще Беллмен не чувствовал себя таким незащищенным, таким прозреваемым насквозь.
– Ладно, я согласен передать тебе право собственности на всю свою долю в предприятии, – сказал он. – Для этого мне нужно знать твое полное имя.
Ответное молчание показало, что он где-то сбился с правильного пути. От него ждали чего-то другого. Он отложил ручку в сторону.
– Зачем ты пришел? Да, теперь я понимаю, что в свое время был не прав, но Дора…
Все это был жалкий лепет. Ему стало стыдно за себя, такого бестолкового и бессильного.
– Это не имеет отношения к твоей дочери.
– Не имеет?
Беллмен был озадачен. Выходит, Блэк и не собирался отнимать у него Дору? Он окинул взглядом комнату. Повсюду были разбросаны деньги. Но и деньги Блэка не интересовали. Мимолетное облегчение сменила растерянность. Так что же, в конце концов, нужно этому Блэку?
– Я пришел, чтобы попрощаться.
Беллмен поднялся из-за стола:
– Куда ты уезжаешь? И зачем? Я только начал тебя узнавать. Если на то пошло, я лучше знал тебя тогда, в Уиттингфорде, чем сейчас. И почему наше знакомство не может быть более близким? Когда-то я надеялся, что мы станем друзьями…
– Это исключено.
Беллмен пересек комнату и остановился перед камином, положив руку на спинку второго кресла. Сесть в него или нет? У него было смутное чувство, что этого не следует делать без разрешения Блэка.
– Время летит быстро, не так ли? Однако за все эти годы я усвоил одну вещь: у людей в запасе куда больше времени, чем они думают. И мне еще не поздно многому научиться у человека вроде тебя. Я так долго ждал твоего появления, и вот наконец…
– Я всегда был рядом с тобой.
– Как это? Я правильно понял? Ты сказал – всегда?
Блэк кивнул:
– Всегда за твоей спиной.
Беллмен задумался, с сомнением глядя на сгусток тени в противоположном кресле.
– Это Верни пустил тебя в офис?
Блэк проигнорировал вопрос.
– В ту ночь я указал тебе перспективу, – сказал он. – Речь не о фирме «Беллмен и Блэк». Это была твоя собственная идея. Мое предложение было совсем иного рода. И я повторяю это предложение сейчас. Пока еще не поздно.
– Не поздно для чего?
Когда Беллмен произносил эту фразу, силуэт его гостя начал темнеть, и ответ – ошеломительный и очевидный – сам пришел ему в голову.
– Так вот оно что… – промолвил он. – Я никогда не думал…
На него разом нахлынула усталость, и он, опустившись в кресло, подпер голову руками. Окружающий мир завертелся с безумной скоростью, а когда это вращение прекратилось, он ясно осознал то, что раньше ускользало от его понимания.
– Значит, никакой сделки?
– Никакой сделки.
– И эти деньги… – Он слабым жестом указал на заваленный монетами стол.
Блэк отрицательно покачал головой.
– И эта перспектива…
– Мысль.
– Мысль? И все?
– И еще память.
Беллмен кивнул. Мысль и память. Время замедлило ход, пока он пребывал в раздумье. Последние десять лет, большей частью проведенные здесь, в «Беллмене и Блэке», он думал только о смерти. И ни единой секунды не уделил размышлениям о бренности собственного бытия. Это было, мягко говоря, нелепо. Как он мог забыть о такой исключительно важной вещи?
Он попытался вспомнить. Но, направляя мысленный взор в свое прошлое, он видел только тьму. И в этой тьме скрывалось нечто знакомое ему по сновидениям, нечто исполненное угрозы.
– Не могу вспомнить, – сказал он, тряхнув головой.
А когда вновь уставился в темноту, из нее понемногу начали проступать смутные очертания и образы, воплощая пережитые им утраты. С болезненной дрожью во всем теле он узнал свою жену на смертном одре. Он услышал призывные крики сыновей, потрясенных его неспособностью избавить их от страшной муки. Его крошечная дочурка плакала от боли и испуга, впервые в своей короткой жизни столкнувшись с настоящим страданием.
