Она стремительно теряла над собой контроль. Самец ударил ее, отшвырнул от себя, затем набросился снова. Она испытывала унижение, жгучую боль, ярость, злобу, бессилие перед подавляющим натиском и… желание. Где-то рядом разверзлась пропасть греха; Ангелина каталась на краю, запутываясь в липкой паутине соблазна, а внутри нее, подчиняясь природе, неизбежному женскому мазохизму, уже зарождалось наслаждение.
Последней связной мыслью было дурацкое опасение, что Хозяину Болотного Храма может не понравиться ее поведение. Ее ИЗМЕНА… Потом Ангелину поглотила волна темного жара. Она барахталась, чтобы не утонуть, но прибой и новые волны черного бархата припечатали ее к твердой неподатливой поверхности. А сверху навалился бешеный зверь…
* * *
То, что самка пыталась брыкаться, не явилось для Джокера неожиданностью. Ее сопротивление завело его еще больше. В башке у него так стучало, что он не стал выбирать удобное место. Он развернул самку к себе лицом и влепил ей пощечину. Правда, это больше напоминало удар в челюсть. Она упала на пол и пробовала отползти, а он настиг ее в движении и начал рвать на ней одежду.
Теперь, когда она сумела высвободить руки, ее ногти вонзились ему в лицо (хорошо, что не в глаза). Но он уже добрался до теплой плоти и впился в нее зубами, с трудом сдерживаясь, чтобы не перекусить тонкий трепещущий нерв, в котором бился пульс жизни. Насилие опьянило его, начисто отключило разум, загнало человечка в глубину, под толстую звериную шкуру.
Самка закричала, когда он грубо порвал что-то у нее внутри и наружу просочилась кровь — еще один ингредиент одуряющего коктейля запахов, вкусов, осязаний. Но ее руки и ноги уже вели его в танце с однообразным и самым естественным ритмом, сдавливали и поощряли, терзая снаружи и распаляя похоть…
* * *
В какой-то момент она наконец узнала его — не увидела глазами и не сравнила с тем образом, который засел в памяти, — это «знание» выдала каждая клетка тела. Единственный раз в своей жизни она предвидела, что так и будет. Этот ублюдок не мог бесследно сгинуть. Их встреча казалась неизбежной; сила притяжения — непреодолимой. Они были, выражаясь пошлым языком, созданы друг для друга. Он был агрессивным, жестоким, твердым и раскаленным, как оружейный ствол сразу же после стрельбы, и ей это, черт возьми, нравилось!
Когда появился шанс схватить его пистолеты, висевшие на поясе, который он даже не снял, она колебалась всего секунду. Убить его — и что дальше?!. А он уже начал извергаться — яростно, со сдавленным криком, безжалостно содрогаясь, — она ощутила выброс чудовищной порции горячей плазмы, означающий, что через девять месяцев у нее появится детеныш — в этом не могло быть ни малейших сомнений.
…Потом он насиловал ее еще трижды — до полного изнеможения. В их первую ночь они зачали новую жизнь. В его действиях не было никакого плана, никакого расчета, никакого смысла — одно лишь предопределение.
67. «НУ ТАК ВЫЧИСТИ ЕГО!»
Непризнанный поэт Артемий Упадочный, полностью оправившийся после легкого ранения (на его счастье, стальная стрела, выпущенная из арбалета крылатым лилипутом-нудистом, не была смазана ядом и не являлась инструментом шестипалых для оплодотворения на расстоянии), сидел в забегаловке «Тет-а-тет» и пил поганый самогон, тестируя запотевающее зеркало души тщательно и «ежерюмочно».
Небольшое воспаление на плече уже прошло, как и срок возможного инкубационного периода, который сам Артемий положил равным неделе. Однако Упадочный не знал, радоваться этому или огорчаться. Он предпочел бы вообще не видеть всего того, что происходило в последние дни. Похоже, плохие предчувствия его не обманули. Долгожданный финал приблизился вплотную. Артемий был почти уверен, что очередного потрясения город уже не выдержит.
Это была не просто новая война. Вдруг выяснилось, что добрая треть жителей Ина если не прямо, то косвенно поспособствовала тихому вторжению мутантов. По слухам, самих шестипалых было немного. Точнее, немного осталось тех, кто встретился с ними лицом к лицу и вдобавок сумел об этом рассказать. То, что враг действует в одиночку, никому и в голову не могло прийти. Но чего стоили его бледные ублюдки, повылазившие из подвалов, погребов и заброшенных колодцев, будто зрячие слизни! Особый ужас заключался в том, что некоторые жители узнавали в этих скользких и холодных, словно дохлые рыбы, созданиях собственных детей.
Вскоре начался хаос. Власть пошатнулась; у нее не хватило силенок, чтобы сдержать озверевшие толпы. Перепуганные «слуги народа» недолго отсиживались под защитой верных полицейских и резервистов, которых, впрочем, становилось все меньше. Этот кордон рухнул при первом же серьезном натиске. Заслон из пушечного мяса не сработал. Ставленники обер-прокурора подверглись растерзанию; церковь была осквернена.
Единственное, чего еще не хватало, это ключевой фигуры, окутанной мистическим ореолом «защитника», в противовес абсолютному злу, олицетворяемому мутантами. Пробел был восполнен удивительно своевременно.
Апофеозом смуты явилось триумфальное возвращение Начальника из полувекового небытия. Тот принялся устанавливать новый порядок твердой рукой. Учитывая, что твердых рук на самом деле было две, а в каждой оказалось по автоматическому пистолету, желающих возразить нашлось немного. Зато «птенцы» шестипалого сражались насмерть. И пошло, и поехало! Численность населения города Ина вновь начала стремительно убывать.
Последовали показательный расстрел уцелевших членов Синода и публичная казнь председателя ХСМ, стихийные столкновения на имущественной основе, нашествие изголодавшихся кретинов и бандитов, сбежавших с неохраняемой «Лесной дачи». Произошло формирование добровольческих отрядов под лозунгами типа «Вычисти их всех!» для борьбы с мутантами, «вылуплявшимися» быстрее, чем цыплята в августовский полдень. Как и положено, борьба мгновенно сменилась массовым террором. С благословения Начальника трясли всех, а с особым удовольствием — бывших власть имущих.
Поскольку самым надежным способом отличить человека от ходячего инкубатора было выпустить ему кишки, то недостатка в свежем ливере не ощущалось. Улицы города почернели от птиц, слетевшихся на обильное пиршество. Чуть позже выяснилось, что домашняя скотина и даже собаки тоже вполне могут плодить неведомую заразу. Пришлось перебить и тех, и других. За дело взялись с понятным энтузиазмом.
Теперь на носу были голод, эпидемия или обе неприятности сразу, однако Упадочного эта перспектива тревожила в последнюю очередь. Интуиция творца подсказывала ему, что пухнуть предстоит немногим оставшимся в живых, а он-то вряд ли окажется в их числе. Ну разве что случайно… У него уже не было ни сил, ни желания сопротивляться. Чью сторону ни примешь — все равно придется запачкаться. Как истинный эстет, Упадочный пачкаться не любил.
