– Ты не слушаешь, что я говорю…
– Я уже наслушался. По самое «не хочу». И услышал более чем достаточно. Поверь мне. И извини… я, пожалуй, еще разок прогуляюсь. Мне нужно проветрить мозги. – Ральф чувствовал, как кровь опять приливает к щекам. Он попытался отвлечься, чтобы как-то преодолеть эту бессмысленную и бессильную вспышку ярости, но не смог. Самые разные чувства нахлынули на него, как в тот раз, когда он проснулся после кошмарного сна про Каролину; мысли бурлили ужасом и смятением, а когда он шагнул вперед, ему вдруг показалось, что он не идет, а падает – ощущение было точно такое же, как и позапрошлой ночью, когда он упал с кровати. Но он все равно продолжал идти. Потому что не мог по-другому.
– Ральф, тебе надо к врачу! – закричал ему вслед Макговерн, и на этот раз Ральфу не показалось: в голосе Билла явственно слышалось странное удовольствие. И беспокойство тоже, да. И даже вроде бы искреннее беспокойство. Но это было как сладкая сахарная глазурь на кислом пироге. – Не к фармацевту, не к гипнотизеру, не к акупунктуристу. Тебе надо сходить к твоему семейному доктору!
«Ага, к тому самому парню, который похоронил мою жену! – подумал Ральф. И не просто подумал, а закричал про себя. – К тому самому парню, который закопал ее в песок по шею и сказал, что ей не о чем волноваться, что она не утонет, пока принимает свой валиум и тайленол-3!»
А вслух он сказал:
– Мне надо пройтись! И больше мне ничего не надо. – Теперь кровь стучала в висках, как удары отбойного молотка, и в какой-то момент ему показалось, что именно так и случаются сердечные приступы: если он сейчас же не возьмет себя в руки, то грохнется прямо на подъездную дорожку с диагнозом «удар от дурного нрава», как называл это его отец.
Ральф слышал, что Макговерн идет следом за ним. Не трогай меня, Билл, подумал он. И руку мне на плечо не клади, потому что иначе я обернусь и врежу тебе по морде.
– Я пытаюсь тебе помочь, неужели ты не понимаешь?! – крикнул Макговерн. Почтальон на другой стороне улицы снова остановился и посмотрел на них, а возле «Красного яблока» стояли Карл – парень, который работал на кассе с утра – и Сью, которая работала после обеда. Они тоже смотрели на них. Ральф заметил, что Карл держит в руках пакет с гамбургерами. Ему было странно, что в своем теперешнем состоянии он замечает такие мелочи… хотя, если подумать, сегодня утром он видел и не такое.
Или думал, что видел, – шепнул предательский голос у него в голове.
– Мне надо пройтись, – в отчаянии прошептал Ральф. – Просто пройтись и вообще ни о чем не думать. – У него в голове опять началось кино. Неприятный такой фильмец; Ральф бы не взял на него билет, если бы он шел в Киноцентре. И саундтрек к этому душевному фильму ужасов тоже был более чем паскудным. «Раз-два-три, беги, хорек» – убиться и не встать!
Дай я тебе кое-что скажу, Ральф. В нашем возрасте умственные расстройства – обычное дело! В нашем возрасте это вполне нормально, так что действительно ПОКАЖИСЬ СВОЕМУ ВРАЧУ!
Миссис Бенниган теперь стояла у себя на крыльце, ее ходунок остался у нижней ступеньки. На ней было все то же ярко-красное пальто, и она тоже смотрела на Ральфа с Макговерном, разинув рот.
Ты меня слышишь, Ральф? Я очень надеюсь, что ты меня слышишь! Очень!
Ральф пошел быстрее, втянув голову в плечи, как будто на улице был сильный ветер. А что, если он не отстанет и будет идти за мной вдоль по улице и кричать все громче и громче?
«Тогда люди подумают, что это он, а не я выжил из ума», – сказал себе Ральф, но легче ему не стало. У него в голове продолжала звучать эта детская песенка – причем впечатление было такое, что кто-то наигрывает мелодию на пианино. И даже не то чтобы наигрывает, а просто стучит по клавишам, как ребенок в детском саду:
Макака в тутовых кустах
За хорьком вовсю гонялась.
Так макака развлекалась.
Раз-два-три, беги, хорек!
Перед мысленным взором Ральфа предстали все старики с Харрис-авеню – те, кто покупал страховки у компаний, дающих рекламу на кабельном телевидении; те, у кого были камни в желчном пузыре и рак кожи; те, чья память бледнела, а простата, наоборот, увеличивалась и болела; те, кто жил на социальном обеспечении и смотрел на мир сквозь пелену катаракты, а не сквозь розовые очки. Те, кто читает всю почту, которую складывают им в ящик, и просматривает рекламки в супермаркетах в поисках купонов на скидку на консервы и полуфабрикаты. Они предстали перед ним в нелепых, гротескных нарядах: коротких штанишках и пышных коротких юбочках, в кепках и футболках с изображением персонажей типа Бивиса и Батхеда. Самые старые школьники в мире. Ральфу представилось, как они ходят вокруг двойного ряда стульев, а маленький лысый человечек в белом халате поет им песенку про хорька и макаку, подыгрывая себе на пианино. Еще один лысый убирал стулья, по одному за кон, и когда музыка затихала и все садились, кто-то один – на этот раз Мэй Лочер, а в следующий раз это, может быть, будет старый начальник и друг Макговерна – оставался стоять. И этот оставшийся должен был выйти из комнаты. Там, в этом видении, Ральф явственно слышал, как смеется Макговерн. А смеялся он потому, что он-то нашел себе стул и на этом кону. Мало ли что там с другими – Мэй Лочер уже умерла, Боб Полхерст, может быть, скоро умрет, Ральф Робертс выжил из ума, – но с ним все пока что в порядке. Уильям Д. Макговерн, эсквайр, все еще бодр и весел, по-прежнему твердо держится на ногах и все еще может найти себе стул, когда умолкает музыка.
Ральф зашагал еще быстрее, втянув голову еще глубже в плечи, чтобы закрыться от очередной вероятной порции добрых советов и дружеского сочувствия. Скорее всего Макговерн оставит его в покое и не будет бежать за ним вдоль по улице, но Ральф не был полностью в этом уверен. Если Билла разозлить, он может выкинуть все что угодно. Так и будет тащиться следом и орать на всю улицу, чтобы Ральф прекратил страдать херней и пошел к доктору, причем чем скорее, тем лучше – потому что музыка может оборваться в любую минуту, и если он не найдет себе стула, то может вылететь из игры навсегда.
Но никаких криков и воплей не было. Ральф даже хотел обернуться, чтобы посмотреть, где там Макговерн, а потом передумал. Если Макговерн увидит, что Ральф обернулся, все может начаться по новой. Лучше просто идти вперед. И Ральф размашистым шагом направился к аэропорту, даже не задумываясь о том, куда именно он идет. Он шагал, низко опустив голову, и пытался не слушать навязчивую мелодию, которая звучала у него в голове, пытался не видеть старых детей, марширующих вокруг стульев, пытался не замечать их испуганных глаз над притворными, вымученными улыбками.
