Когда он, споткнувшись, упал лицом в снег, то почувствовал на своем теле руки.
Сильные ладони, с такими длинными и острыми ногтями, что он ощущал их даже через свитер.
Тут он обрел свой голос и издал крик ужаса, но было уже слишком поздно.
Он почувствовал, как мужские руки подняли его вверх и держали, не давая возможности двигаться.
— Не-е-ет! — вновь закричал Логан. — Пустите меня! Помогите! Мама! Мама!
— Тсс, тсс, — произнес Шейн Слэтер, пытаясь удержать извивающегося мальчика. — Хочу отнести тебя...
Но, прежде чем он успел договорить, раздался яростный собачий вой. Из снежного вихря выскочил Сторм и напал на Шейна Слэтера — зубы оскалены, глаза сверкают, взгляд прикован в ненавистному человеку, один только запах которого всегда вселял в него ужас.
Сейчас, однако, пес не замечал ничего, кроме грозившей мальчугану опасности. Инстинкт защитить мальчика взял верх над страхом, который он испытывал при появлении этого человека. Со сверкающими глазами Сторм взметнулся ввысь, нацеливаясь на горло мужчины, руки которого держали Логана Карпентера.
Реакция Шейна Слэтера, остолбеневшего от внезапного нападения собаки, была непроизвольной: он поднял вверх руки, чтобы защитить горло от звериных клыков, с которых капала слюна.
Поднял вверх руки, в которых до сих пор держал Логана Карпентера.
Слишком поздно попытался он увернуться, защитить мальчика и самого себя от челюстей немецкой овчарки.
Заметив, что намеченная жертва пытается ускользнуть, Сторм высоко в воздухе изогнулся всем телом, и его мощные челюсти, щелкнув, сомкнулись, вонзившись в человеческую плоть.
Плоть Логана Карпентера.
Собачьи зубы впились Логану в шею, перекусив яремную вену. В то же мгновение Шейн Слэтер наклонился, чтобы положить мальчика на землю, и схватил пса, зажав его морду в одной руке, а шею — в другой. Быстрым резким движением он освободил Логана от мертвой собачьей хватки. Сторм пронзительно взвизгнул от сильнейшей боли: руки Слэтера свернули ему нижнюю челюсть.
Оставив подергивающуюся от боли собаку лежать на снегу, Слэтер поднял Логана, крепко прижал его к массивной груди и склонился над ним, пытаясь защитить от ледяного ветра.
Из раны на шее Логана обильно текла кровь, она лилась на густую бороду Шейна Слэтера, стекала по курчавым волосам, покрывавшим его тело.
— Нет, — тихо шептал Слэтер, и сам едва слышал свой голос, исполненный незнакомого монотонного звучания. — Не умирай... Пожалуйста, не умирай... Я должен прекратить это... не могу прекратить... не хотел... никогда не хотел... больше не... пожалуйста, больше не... пусть оно пройдет...
Он покачивался из стороны в сторону, склоняясь все ниже и ниже, изогнулся всем телом, желая защитить умирающего ребенка, тихое монотонное бормотание сменилось глухими рыданиями.
Наконец, когда прекратила идти кровь из раны на шее Логана, и тело мальчика, слабое и безжизненное, обмякло у него в руках, Шейн Слэтер осторожно положил его на мягкий снег и выпрямился.
Он понимал, что произойдет, когда мальчика обнаружат. Во всем обвинят его, поскольку никто никогда не поверит, что он пытался защитить ребенка, пытался спасти его, чтобы тот не замерз на улице.
Пошатываясь, мужчина двинулся прочь, в бурю, губы его шевелились, но из горла не вырвалось больше ни единого звука; разум его угасал, сознание дробилось на отдельные фрагменты.
Он вновь пошел в обход дома, заглядывал в окна, видел танцующие языки пламени в камине, удобную мебель, ярко освещенную кухню, наполненную разными продуктами, которые он не пробовал в течение почти четырнадцати лет.
Прошло почти четырнадцать лет с тех пор, как он бывал в подобном доме, четырнадцать лет с тех пор, как он увидел мужчин, которые приехали в город, разыскивая его, как он принял решение исчезнуть в горах, чтобы не позволить им увезти себя и вновь запереть.
Сегодня, еще один раз перед тем, как умереть, он войдет в тепло дома.
Настоящего дома.
Этого дома.
Оливия Шербурн беспокойно расхаживала по маленькой гостиной своего дома, расположенного в долине чуть ниже ранчо Эль-Монте. Каждые несколько секунд она подходила к окну, чтобы взглянуть на бушующую снаружи снежную бурю.
Казалось ли ей, или ветер, действительно, начал постепенно ослабевать?
Снег наметало каким-то странным образом: северный ветер задувал по горному склону от дома Оливии вниз через долину, и хотя фасад был занесен сугробами чуть ли не до подоконника, небольшое, обнесенное забором пастбище, простиравшееся от задней стены дома до узкой полоски осин и тополей, которые росли по берегам Волчьего ручья, извивающегося вдоль границы ее владений, оставалось еще достаточно чистым. Оливия попыталась мысленно представить себе дорогу, ведущую вверх, к долине. Большая часть ее будет достаточно проходима, и хотя с южной стороны наметет сугробы, северная часть дороги будет свободна.
Дважды она снимала телефонную трубку, чтобы позвонить Марианне Карпентер, но оба раза ее номер был занят.
А сейчас, когда она попыталась сделать это в третий раз, трубка молчала, и она поняла, что могло случиться.
Телефон Марианны просто вышел из строя раньше ее собственного.
Но если телефон не работал, почему Марианна не посадила детей в машину и не спустилась вниз? Вновь взглянув через окно на улицу, Оливий подумала, что знает ответ. Марианна предпочла остаться дома и не рисковать, чтобы где-нибудь по дороге не застрять в машине с тремя детьми.
Тем более, если она думает, что Шейн Слэтер может находиться где-то поблизости и разыскивать Джо.
А возможно ли это на самом деле? Сама мысль казалась ей далекой от реальности.
И все же, вспоминая события четырнадцатилетней давности — неужели это было так давно? — Оливия задумалась.
Она никогда не испытывала теплых чувств к Слэтеру, даже когда знала его под вымышленным именем Рэнди Дуррелл. Когда она впервые увидела его, то не могла совместить имя с конкретным человеком. Имя Рэнди всегда казалось ей каким-то нежным мальчишеским, но Рэнди Дуррелл совсем не соответствовал этому образу. С самого начала она разглядела в его глазах странный холодный блеск, что заставило ее задуматься, вполне ли он нормален.
Шейн был большим и тихим, но не таким тихоней, который вселяет ощущение спокойствия и умиротворенности. Скорее, в нем чувствовалось внутреннее напряжение, как будто все туже и туже подкручивали где-то внутри пружину, и с каждым днем возрастала угроза того, что он может взорваться.
Но Одри была от него без ума, и когда она узнала, что за ним охотится ФБР, просто замкнулась в себе.
Знала ли она тогда, что была беременна?
