Несколько секунд Рози просидела, не двигаясь и обживая мир Рози Настоящей так, как только могла, а потом потянулась к безжалостному будильнику. Вместо того чтобы схватить и выключить его, она сбила его на пол. Он валялся там, не прекращая свой пронзительный дурацкий звон.
— Хватит трезвонить, я проснулась, — дружелюбно сказала она будильнику и снова обрадовалась своим светлым волосам, которые видела уголком глаз, столь не похожим на те, что были у этой послушной мышки-норушки, Розы Дэниэльс. Она нагнулась, ухватила будильник, нащупала большим пальцем рычажок, выключающий звонок, а потом вздрогнула от неожиданности. Грудь, которой коснулся холодный металл будильника, была голой.
Она выключила будильник и снова уселась на кровати, все еще держа его в левой руке. Сбросила простыню и одеяло. На ней ничего не было.
— Где же моя ночная сорочка? — спросила она пустую комнату. Потом подумала, что никогда еще не задавала таких дурацких вопросов. Конечно, она не привыкла засыпать в ночной сорочке, а просыпаться голой. Даже четырнадцать лет брака с Норманом не подготовили ее к чему-то настолько странному. Она поставила будильник обратно на столик, спустила ноги с кровати…
— О-о-о! — вскрикнула она, пораженная и испуганная болью в ступнях и бедрах. Даже мышцы ягодиц у нее болели. — О-о-о, о-о-ох, о-о-ох!
Рози села на самый краешек постели и осторожно согнула правую ногу, потом левую. Она была в состоянии шевелить ногами, но они болели, особенно правая, как будто весь вчерашний день она занималась тяжелым физическим трудом, хотя единственным упражнением была ее ходьба с Биллом — обыкновенная дневная прогулка.
Звук был похож на шум поездов на Центральном вокзале, подумала она.
Какой звук?
На мгновение ей показалось, что она почти ухватила это, — по крайней мере, зацепилась, — а потом все снова пропало. Она медленно и осторожно встала на ноги, немного постояла, а потом захромала к ванной комнате. Ее правая нога болела так, словно она на самом деле каким-то образом растянула ее. А еще болели почки. Что же это такое, Господи?
Она вспомнила, как где-то читала, что люди порой «бегают» во сне. Может быть, она это делала? Может быть, путаница снов, которые она не может вспомнить, была такой жуткой, что она в самом деле пыталась убежать от них. В дверном проеме она задержалась и оглянулась на свою кровать. Простыня была смята, но не сбита и не скручена, как она ожидала увидеть, если бы, скажем, она была по-настоящему беспокойна во сне.
Однако Рози увидела одну деталь, которая ей не понравилась, — кое-что, внезапно отбросившее ее назад, в прежние кошмарные дни: кровь. Правда, это были скорее тонкие линии, чем пятна, и они были слишком низко, чтобы вытечь из разбитого носа или рассеченной губы… если только, конечно, во время сна она не переворачивалась в кровати. Следующей ее мыслью было, что ее посетил красный кардинал (так Рози иногда называла свои месячные периоды, если уж вообще приходилось говорить о них), но они совершенно не подходили по времени.
«Твое время пришло, девочка? Луна для тебя полная?»
— Что? — спросила она предметы вокруг себя. — Что там насчет луны?
Снова что-то накатило, почти удержалось, но потом уплыло, прежде чем она сумела ухватить это. Она взглянула вниз на себя, и по крайней мере одна загадка разрешилась. На правом бедре у нее была довольно глубокая царапина. Несомненно, кровь на простыне от нее.
«Я что, расцарапала себя во сне? Так вот оно что…»
На сей раз мысль, пришедшая ей в голову, задержалась чуть дольше, возможно, потому, что это была даже не мысль, а образ. Она увидела обнаженную женщину — саму себя, — осторожно пробирающуюся по узкой тропинке в колючем кустарнике. Включив душ и подставив одну руку под струю, чтобы попробовать воду, она задумалась о том, может ли у человека сама по себе пойти кровь во сне, если сон кошмарный. Что-то вроде того, как у людей сочится кровь с ладоней и ступней в Святую Пятницу.
Галлюцинации, осложненные стигматами? Ты хочешь сказать, что вдобавок ко всему ты еще подвержена стигматам?
Я ничего не знаю, ответила она себе и… Что правда, то правда. В конце концов, она могла бы поверить, что на коже спящего может появиться во сне царапина. В редких случаях это возможно. Что невероятно ни в каком случае, так это мысль, будто ночная сорочка может исчезнуть с тела, если приснится, что ее снимаешь, чтобы заворачивать в нее камни.
«Сними эту штуку, которая на тебе…» — «Я не могу этого сделать! У меня под ней ничего нет!» — «Если бы было, я не говорила бы тебе этого…»
Фантомные голоса. В одном она узнала свой собственный, а вот другой…
Это не имело значения; конечно же, не имело. Она сняла свою ночную сорочку во сне, вот и все, или, быть может, в короткий миг пробуждения, который растворился в ее кошмарных снах, — блуждании в темноте и переходе по камням через ручей с темной водой. Она сняла ее, и когда поищет, то наверняка найдет ее, скомканную, под кроватью. Она поднесла к лицу руку, которой пробовала воду, и внимательно оглядела ее. На кончиках пальцев были бледные пурпурно-красные пятна, а под ногтями — следы той же краски, только чуть ярче. Она поднесла руку еще ближе к лицу, и чей-то голос в самой глубине ее рассудка — на этот раз другой голос, а не Послушной-Разумной — отозвался с отчетливым ужасом: «Даже не касайся рта рукой, которой ты трогала семена! Не вздумай, не смей!»
— Какие семена? — испуганно спросила Рози. Она понюхала пальцы и уловила лишь едва различимый аромат — запах, напомнивший ей о сладком печенье. — Какие семена? Что произошло этой ночью? Это… — Здесь она заставила себя остановиться. Она знала, что уже готова была произнести, но не хотела услышать этот вопрос: Это все еще происходит?
Она встала под душ, отрегулировала воду, пока та не стала такой горячей, какую она только могла терпеть, и взяла мыло. С особой тщательностью вымыла руки — терла их, пока не осталось и следа от этих розмариновых пятен, даже под ногтями. Потом она вымыла голову, начав при этом тихонько напевать. Кэрт предложил ей для упражнений декламировать детские стишки в различных тональностях, чем она и занялась, не повышая голоса, чтобы не потревожить соседей сверху или снизу. Когда пять минут спустя она вышла из душа и вытерлась, ее тело снова стало наливаться бодростью, а голос почти пришел в норму.
Она начала натягивать на себя джинсы и майку, но вспомнила, что Роб Леффертс пригласил ее на ленч, и надела вместо них новую юбку. Потом уселась перед зеркалом, чтобы заплести косу. Это заняло немало времени, поскольку спина, плечи и предплечья тоже онемели. Горячая вода освежила ее, но полностью снять усталость не смогла.
