Моим глазам открылось страшное зрелище. На каталке лежал абсолютно голый человек. В первый момент было невозможно определить его возраст. Мне показалось, что кожи у него вообще нет. Все лицо и тело представляло собой страшное кровавое месиво, на котором неестественно ярко светились белки глаз, выпученных от невыносимой боли. А вместо губ… Я увидел только белые зубы посреди черепа. На его лице не было губ. Губы были срезаны полностью, обнажая всю челюсть. Это был настоящий кошмар. Вздрогнув, я взял себя в руки и подошел осматривать тело.
Это был молодой мужчина, явно моложе сорока. Его темные волосы слиплись от крови. От болевого шока он был без сознания. Я сомневался, протянет ли он хотя бы 10 минут. Первое впечатление было ошибочным. Кожа была, но… Но все его тело и лицо были изрезаны крестами и очень глубокими точками, как будто в него вкалывали длинные иглы. Именно поэтому создавалось такое впечатление, что кожи у него нет. А ноги… За всю свою практику я впервые видел такие раны. Обе его ноги были раздроблены почти до колена, причем в мелкое крошево были превращены кожа, кости. От пальцев, от формы ноги не осталось даже следа. У меня создалось впечатление, что они были раскрошены каким-то специальным приспособлением из дерева и железа, сдавливающим ногу и ломающим кость на мелкие кусочки.
Такие раны нельзя получить от несчастного случая, даже от самой страшной автомобильной катастрофы. Такие раны наносят только специально, но я очень сомневался в том, что эти повреждения человек может нанести себе сам. Я ввел ему обычные обезболивающие, дезинфекционные средства. Велел медсестру обработать кожу, поставил капельницу с физраствором, ввел антибиотик. Я знал, что все бесполезно. Этого человека нельзя было спасти. Обернулся к санитару:
– Кто его привез?
– Скорая помощь. Его подобрали на улице.
– Где именно?
– Я не знаю. Кажется, возле какого-то заброшенного дома в бандитском районе.
– А почему решили, что это самоубийство?
– А это дежурная медсестра так решила. Она почему-то страшно перепугалась.
– Этот человек – не самоубийца. Нужно поставить в известность полицию. При нем нашли какие-то документы? Может, вещи?
– Ничего. Он был абсолютно голый. И лежал на земле. Кстати, полиция уже в курсе. Скорую помощь вызвала полиция. А полицию вызвал прохожий, который проходил по той улице.
– Ну и где полицейские?
– Уже уехали. Это полиция велела дежурной в приемном покое записать как неудавшееся самоубийство.
– ЧТО?!
– Они настояли на этом. Та и записала, чтоб не связываться. Кто захочет связываться с полицией? Может, у них были веские причины. На словах они что-то говорили, что это может быть очередное ограбление или бандитская разборка. Они уехали, оставив одного полицейского, чтобы тот проверил, как напишет медсестра про самоубийство. Та написала, и полицейский уехал.
Я не успел расспросить дальше про этот абсурд (просто не укладывающийся у меня в голове). В этот момент раздался какой-то звук. Я обернулся и увидел, что пациент пришел в себя и пытается что-то сказать. Я быстро подошел к нему, а санитар, воспользовавшись этим, пулей вылетел из палаты.
– Она… она… – голос его звучал так тихо, что я с трудом различал слова.
– Кто она? – я попытался поддержать его голову.
– Третье пришествие! Последнее царство! Она здесь! Она отомстит за меня … (дальше пошел поток каких-то слов на непонятном языке, я не понимал, что он говорит и что это за язык).
– Кто вы? Как ваше имя? Имя?
Но он продолжал бормотать на том же самом языке, не обращая на меня никакого внимания.
– Кто это сделал?
Мужчина вдруг заговорил совершенно нормально:
– Орден. В городе вновь появился великий инквизитор. Я пытался от него спастись, чтобы он не отправил меня на костер, но не смог. Меня пытали «испанскими сапогами», с меня заживо сдирали кожу, но я ничего не сказал!
Я полностью потерял дар речи. Ну представляешь себе, вдруг услышать такое? Вроде бы ты готов ко всему, и вдруг оказывается, что существуют вещи, которые ты никак не можешь переварить… Первое, что я смог пробормотать, было:
– Кто появился?
– Отец Карлос Винсенте. Карлос… Винсенте…
– Это он сделал с вами такое?
– Орден! Орден! Орден!
Из ран стала течь кровь. Он захрипел, захлебываясь. Резким движением вырвал из вены капельницу. Руки его поднялись вверх и стали дрожать, пальцы скрючились…. Я перепугался, начал пытаться опустить его руки вниз… И в тот момент в комнате вдруг зазвучал молодой, красивый, женский голос. Голос женщины, удивительной силы и красоты. В этом голосе звучала такая нежность и страсть, что можно было совершенно потерять голову, и, бросив все, пойти за этим голосом на край земли. Голос зачаровывал, проникал в каждую клетку мозга, в душу. Я никогда не слышал подобного пения! Мелодия плавно лилась тонкой серебряной нотой, и, казалось, прекраснее просто ничего не может быть!
Истерически завизжав, медсестра выскочила из палаты. Я остался один. Между тем мелодия усилилась, зазвучала громче. Я узнал в этой мелодии напев известного церковного гимна, переделанный на популярный лад. Странная смесь для палаты интенсивной терапии, в которой находится умирающий!
Вдруг рука человека дернулась к стене и прямо на ней, кровью, принялась выводить дрожащие буквы. Он начертил эти буквы кровью из ран, которые были на кончиках его пальцев. DOMINI CANES. Закончив писать последнюю букву, умирающий издал предсмертный хрип и уже через секунду был мертв. Пение прекратилось – так, как будто его никогда и не было. Я так и не понял, кто это пел: то ли он, то ли этот прекрасный голос исходил прямо из его тела…. Я подошел поближе к стене. Надпись была сделана достаточно ясно и четко: DOMINI CANES. Я врач и понимаю латынь. Означало это: собаки господа. Что могло это означать? Собаки господа… Его правая рука была откинута в сторону, и внезапно я обратил внимание на тыльную сторону его ладони. Было достаточно ясно видно сквозь кровь. На его ладони была ясная черная татуировка. Перевернутый крест. Точно как ожог на моей ладони. Точно как символ, который мы видели в том дьявольском монастыре. Тело увезти в морг. Больше пациентов не привозили. Утром, к концу моего дежурства, я зашел в ту самую комнату. Никакой надписи на стене не было. Я спросил медсестру, кто стер надпись. Она посмотрела на меня очень странно, а потом сказала, что никакую надпись никто не стирал. Надписи вообще не было. Кроме меня, ее никто больше не видел.
Тот случай не шел у меня из головы. Я был так заинтригован, что несколько ночей не мог спать. И больше, чем кошмар ран, меня мучило одно обстоятельство. Ты даже не сообразишь вначале, какое. Больше всего меня мучили странные действия полиции. Почему полиция поступила так странно? Зачем вмешались, заставив написать нелепый вердикт о неудавшемся самоубийстве? И почему дежурная медсестра в приемном покое, отвечающая за оформление документов, так беспрепятственно послушалась их? Все это я не мог объяснить. На следующий день я отправился в приемный покой, чтобы посмотреть карточку этого пациента. Но….меня встретила совсем другая сотрудница. Медсестра, работающая на этом месте прошлой ночью, ушла в долгий отпуск, и никто не знал, когда она вернется и вернется ли вообще… А новая отказалась показать мне карточку и даже обещала пожаловаться главврачу, если я не оставлю ее в покое. Уговорить ее было невозможно. Мне показалось даже, что она чего-то боится. Еще через несколько дней я тайком влез в компьютерную сеть больницы, и попытался найти следы этого человека в компьютере. Их не было. В ту ночь в больнице не значился поступившим пациент с таким ранениями, не значился и приезд полиции. Никаких следов. Данные о нем либо уничтожили, либо намеренно не вносили в компьютер. Скорей – второе. Так я и не смог ничего выяснить. Что же касается полиции, то по этому поводу в больнице никто больше не появлялся. Поняв, что мои попытки выяснить что-то в этом направлении обречены на неудачу, я переключился на другое. Я прекрасно помнил надпись, и имя, которое произнес этот человек.
