Зверюга кашлял, разгоняя рукой пороховой дым. Я тоже кашлял, но заметил это только теперь.
— Приехали. — Голос Зверюги звучал ровно и спокойно, но в глазах застыла обреченность.
Я посмотрел на камеру Джона Коффи. Тот сидел на койке, сцепив руки, с поднятой головой, полностью оправившись от болезни. Он мне кивнул, а я, удивляясь самому себе, как и в тот день, когда я протянул ему руку, кивнул в ответ.
— Что же нам делать? — заверещал Гарри. — Господи, что же нам теперь делать?
— Тут уж ничего не поделаешь, — продолжал Зверюга тем же голосом. — Мы обречены. Так ведь, Пол?
И тут меня осенило. Я посмотрел на Гарри и Дина, которые уставились на меня, как испуганные дети. На Перси, стоящего с отвисшей челюстью и болтающимися как плети руками. На моего близкого друга Брута Хоуэлла.
— Волноваться нам не о чем.
Перси наконец зашелся кашлем. Он согнулся пополам, лицо его побагровело. Я уже раскрыл рот, чтобы приказать остальным отойти, но не успел вымолвить ни слова. Изо рта Перси хлынул черный рой насекомых. Такой густой, что на какие-то мгновения скрыл от нас голову Перси.
— Спаси нас, Господи! — выдохнул Гарри.
А насекомые уже побелели, сверкнув, словно снег под январским солнцем, и исчезли. Перси медленно выпрямился и вновь уставился невидящими глазами в конец Зеленой мили.
— Мы этого не видели, правда, Пол? — спросил меня Зверюга.
— Нет. Я не видел, и ты не видел. Ты это видел, Гарри?
— Нет.
— А ты, Дин?
— Видел что? — Дин снял очки и начал их протирать. Я было подумал, что сейчас он их уронит, так дрожали его руки, но обошлось.
— Это хороший вопрос. Можно сказать, попадание в десятку. А теперь слушайте своего учителя, парни, и слушайте внимательно, потому что повторять времени у меня не будет. История эта простая. И не будем её усложнять.
Все это я рассказал Джейнис около одиннадцати часов утра, я чуть не написал «утра следующего дня», но, разумеется, речь шла все о том же дне. Несомненно, самом длинном дне в моей жизни. Рассказал все то, что изложил на предыдущих страницах, закончив описанием лежащего на койке трупа Уильяма Уэртона, нашпигованного свинцом.
Нет, не совсем так. В конце я рассказал ей о тех насекомых, что вылетели изо рта Перси. Говорить об этом нелегко, даже если тебя слушает только жена, но я нашел в себе силы рассказать все без утайки.
Пока я говорил, она налила мне полчашки черного кофе: у меня слишком дрожали руки, и целую я бы расплескал. Когда же я выговорился, дрожь унялась, и мне даже захотелось есть. Во всяком случае, я бы не отказался от яйца, а может, и от супа.
— Нас спасло то, что нам не пришлось лгать.
— Вы просто сказали не всю правду, — покивала Джейнис. — Оставили за кадром кое-какие мелочи. Не упомянули о том, что вывезли из тюрьмы убийцу, приговоренного к смертной казни, дабы он излечил умирающую женщину. Или о том, как он свел Перси Уэтмора с ума, затолкав ему в горло опухоль, отсосанную из мозга женщины?
— Может, и так, Джен. Но если ты и дальше будешь развивать эту тему, суп тебе придется или съесть самой, или отдать собаке.
— Извини. Но ведь я права?
— Да. Но зато нам сошло с рук… — Что? Что сошло нам с рук? Побегом это назвать нельзя. Увольнительной — тоже. — Нам сошло с рук ночное путешествие. Даже Перси ничего не сможет им сказать, если к нему и вернется рассудок.
— Если вернется, — эхом отозвалась Джейнис. — Каковы шансы?
Я покачал головой, показывая, что не имею ни малейшего понятия. Но на самом деле я знал точный ответ — никогда. Ни в тридцать втором году, ни в сорок втором, ни даже в пятьдесят втором. И в этом я не ошибся.
Перси Уэтмор оставался в Брейр-Ридж, пока больница не сгорела дотла в 1944 году. Семнадцать человек погибло при пожаре, но не Перси. Он по-прежнему ни на что не реагировал — такое состояние врачи называют кататоническим, но один из санитаров вывел Перси из крыла, где находилась его палата, задолго до того, как туда добрался огонь. Его перевели в другую больницу (названия я не помню, да и особого значения это не имеет), где он и умер в 1965 году. Насколько я могу судить, его последними словами стала просьба о том, чтобы мы отбили его контрольную карточку по окончании смены… если только мы не захотим объяснять, почему он ушел раньше.
Ирония ситуации состояла в том, что нам и не пришлось ничего объяснять. Перси сошел с ума и застрелил Уильяма Уэртона. Именно это услышали от нас руководство тюрьмы, журналисты, члены комиссии, и мы говорили правду, и только правду. Когда Андерсон спросил Зверюгу, как вел себя Перси перед тем как начал стрелять, Зверюга ответил одним словом: «Тихо». И я с неимоверным трудом подавил желание расхохотаться. Потому что и здесь Зверюга не погрешил против истины. Перси действительно вел себя тихо, просидев большую часть смены в смирительной рубашке, с заклеенным изоляционной лентой ртом. Максимум, что он мог сказать, это мммп, мммп, мммп.
Кертис продержал Перси в моем кабинете до восьми утра, пока не прибыл Хол Мурс, мрачный, но уверенный в себе, готовый вновь возглавить вверенное ему государственное учреждение. Кертис Андерсон не возражал, более того, передал ему бразды правления со вздохом облегчения, который не услышал бы только глухой. Потерявший ориентацию, растерянный старичок, каким Мурс предстал перед нами ночью, исчез, к Перси решительным шагом подошел начальник тюрьмы, схватил его за плечи большими руками, крепко тряхнул.
— Сынок! — крикнул он в ничего не видящие, пустые глаза Перси. — Сынок! Ты меня слышишь? Ответь мне, если ты меня слышишь! Я хочу знать, что произошло!
Разумеется, ответа от Перси он не дождался. Андерсон хотел отвести начальника тюрьмы в сторону, чтобы обсудить дальнейшую линию поведения, все-таки дело касалось близкого родственника губернатора, но Мурс отмахнулся и увел меня на Зеленую милю к камере Джона Коффи. Тот, как обычно, лежал на койке лицом к стене, со свешивающимися ногами. Вроде бы спал… может, и спал, но с Джоном Коффи увиденное глазом далеко не всегда следовало принимать на веру.
— Случившееся в моем доме имеет отношение к тому, что произошло здесь после вашего возвращения? — тихим голосом спросил Мурс. — Я буду прикрывать вас как только смогу, даже если это будет стоить мне работы, но я должен знать.
Я покачал головой и ответил тоже шепотом. У начала Зеленой мили толпились не меньше дюжины надзирателей. Еще один фотографировал тело Уэртона. Андерсон давал ему ценные указания, так что в тот момент с нас не сводил глаз только Зверюга.
— Нет, сэр. Мы привели Джона в его камеру, вы это видите собственными глазами, а Перси выпустили из изолятора, куда посадили, чтобы он не путался под ногами. Мы думали, что Перси будет кипеть от ярости, однако ошиблись. Он лишь попросил вернуть ему оружие и дубинку. Ничего не сказал, зашагал по коридору. А поравнявшись с камерой Уэртона, выхватил револьвер и открыл стрельбу.
