Второй кивок, более нетерпеливый.
Я поднял руку, схватился за уголок, дернул. Перси скривился от боли: лента прихватила с собой часть кожи, особенно на губах. Так что заговорил он не сразу.
— Снимите с меня смирительную рубашку, дылдоны паршивые, — выплюнул он.
— Снимем в свое время, — ответил я.
— Сейчас! Сейчас! Немед…
Я влепил ему оплеуху, прежде чем сообразил, что делаю… хотя, разумеется, я понимал, что может дойти и до такого. Понимал со времени моего разговора о Перси с начальником тюрьмы Мурсом, когда Хол порекомендовал отвести Перси более заметную роль в экзекуции Делакруа. Руку человека можно сравнить с наполовину прирученным животным. Большую часть времени она слушается, но иной раз вырывается из-под контроля и действует по своему разумению.
Треск пошел, как от ломающейся ветви. Дин ахнул. Перси вытаращился на меня, его глаза, круглые как плошки, едва не вылезли из орбит. Рот открывался и закрывался, открывался и закрывался, как у аквариумной рыбки, подплывшей к стеклу.
— Заткнись и слушай. Тебя следовало наказать за то, что ты сотворил с Делом, и мы воздали тебе по заслугам. Иначе мы наказать тебя не могли. Решение принималось единогласно, за исключением Дина, но ему пришлось идти у нас на поводу, потому что он бы горько пожалел, если б поступил иначе. Не так ли, Дин?
— Да, — прошептал Дин, бледный как молоко, — похоже на то.
— Если мы захотим, ты еще можешь пожалеть о том, что родился на свет, — продолжал я. — Мы постараемся, чтобы люди узнали, как ты чуть не сорвал экзекуцию Делакруа…
— Сорвал?..
— …И как по твоей милости едва не погиб Дин. Мы скажем достаточно для того, чтобы даже твой дядюшка не смог устроить тебя на работу.
Перси отчаянно замотал головой. Он в это не верил, возможно, не мог поверить. На его бледной щеке пламенел отпечаток моей пятерни.
— А кроме того, мы проследим, чтобы тебя избили до полусмерти. Мы сами марать об тебя руки не станем. У нас тоже есть связи, Перси. Едва ли ты настолько глуп, чтобы этого не понимать… Эти люди не занимают высоких постов, но знают, как решать некоторые вопросы. У этих людей в нашей тюрьме сидят друзья, братья, отцы. И они с радостью отрежут такому говнюку, как ты, нос или член. Отрежут только ради того, чтобы дорогой им человек мог каждую неделю проводить в тюремном дворе на три часа больше.
Перси перестал трясти головой. Только таращился на меня. В глазах его стояли слезы, но по щекам они еще не катились. Я думаю, это были слезы ярости и раздражения. Во всяком случае, мне хотелось так думать.
— А теперь, Перси, попробуем взглянуть на происходящее с другой стороны. Губы немного поболят, но новая кожа вместо той, что сошла с изолентой, нарастет быстро. Я полагаю, других травм у тебя нет, разве что мы уязвили твою гордость… но об этом никто не знает, кроме тех людей, что сейчас стоят перед тобой. А мы никому ничего не скажем, правда, парни?
Они покачали головами.
— Разумеется, нет, — прогудел Зверюга. — То, что происходит на Зеленой миле, никого не касается. Так было всегда.
— Ты отправишься в Брейр-Ридж, и мы до отъезда оставим тебя в покое. — Я выдержал паузу. — Остановимся на этом варианте, Перси, или ты хочешь сыграть с нами в другую игру?
Он долго-долго молчал, обдумывая мои слова. Я буквально слышал, как ворочаются его мозги в поисках оптимального решения. И наконец он осознал, что изоленту-то сняли, а вот смирительную рубашку оставили. Да и мочевой пузырь у него наверняка переполнился.
— Хорошо. Считаем вопрос закрытым. А теперь снимите с меня этот балахон. Я уже не чувствую плеч…
Зверюга выступил вперед, оттеснив меня в сторону, и его лапища легла на физиономию Перси: четыре пальца вжались в правую щеку, большой — в левую.
— Сейчас снимем. Но сначала послушай меня. Пол у нас большой босс, так что иной раз ему приходится говорить красиво.
Я попытался вспомнить, какие это я произносил красивости, но без особого успеха. Однако предпочел не комментировать слова Зверюги. Тем более что Перси просто обалдел от ужаса, поэтому не хотелось портить произведенный эффект.
— Люди не всегда понимают, что красивые слова не означают, будто у человека, который их говорит, мягкое сердце. Поэтому я счел нужным высказаться. Мне красивости ни к чему. Я привык говорить прямо. Поэтому послушай и меня. Если ты нарушишь свое обещание, мы хором выдерем тебя в жопу. Если ты даже убежишь в Россию, мы найдем тебя и там. А потом выдерем, да не только в жопу, но и во все остальные дырки. И будем драть до тех пор, пока ты не захочешь умереть, лишь бы это все прекратилось. После чего нальем уксуса в те места, откуда будет течь кровь. Ты меня понял?
Он кивнул. С пальцами Зверюги, впившимися ему в щеки, Перси очень напоминал старика Два Зуба.
Зверюга отпустил его и отступил на шаг. Я кивнул Гарри, тот обошел Перси сзади, начал расстегивать пуговицы, развязывать тесемки.
— Помни об этом, Перси, — процедил Гарри. — Помни об этом и не поминай прошлого.
Вроде бы мы выглядели достаточно внушительно, три надзирателя в синем… но я все равно почувствовал холодок, пробежавший по спине. Перси мог держать язык за зубами день или неделю, продолжая просчитывать вероятный исход различных раскладов, но в конце концов два момента окажутся решающими: его вера в родственные связи и неспособность найти достойный выход из создавшейся ситуации. Оставаться в проигравших ему точно не хотелось, потому он не мог не сорваться. Мы, конечно, спасли Мелли, привезя к ней Джона, и, будь у меня такая возможность, я бы не захотел ничего менять («даже за весь чай Китая», как мы говорили в те дни), но последний удар оставался за Перси, и уж после него мы бы оказались на полу, а рефери не осталось бы ничего другого, как открыть счет. Мы могли заставить Перси выполнить этот уговор лишь одним способом — убив его. Если он выходил из изолятора живым, мы больше не могли контролировать его действия.
Я искоса глянул на Зверюгу и увидел, что он все это понимает. Умом сына миссис Хоуэлл Бог не обидел. Зверюга пожал плечами. Что из того? — как бы говорил он мне. Разве есть другое решение, Пол? Мы сделали то, что должны были сделать, причем сделали все, что смогли.
Да. И добились неплохих результатов.
Гарри тем временем расстегнул последнюю пуговицу смирительной рубашки. С перекошенным от ярости лицом Перси скинул ее. На нас он смотреть не решался.
— Дайте мне револьвер и дубинку.
Я протянул ему и то и другое. Он бросил револьвер в кобуру, засунул дубинку в чехол.
— Перси, если ты подумаешь над…
— Этим я и намереваюсь заняться. — Он протиснулся мимо меня. — Я собираюсь хорошенько обо всем подумать. И начну прямо сейчас. По пути домой. Пусть кто-нибудь пропечатает мою контрольную карточку по окончании смены. — У двери изолятора он оглянулся, чтобы одарить нас взглядом, полным презрения и злости. — Если, конечно, вы не захотите объяснять, почему я ушел раньше положенного времени.
