– Я не хочу… не хочу!!! – закричала девушка и швырнула тарелку в сторону. Из опухших глаз полились слезы, а все тело трясло от ужаса.
Ничего не говоря и ожидая такого исхода событий, мужчина медленно поднял свежие куски мяса и, поместив их обратно в миску, быстро поднялся наверх, оставив дверь открытой. Леа, не обращая на это внимания, продолжала плакать, подтянув к себе колени. Через некоторое время Орвил снова спустился в подвал, в его руке блеснул наполненный шприц. Не теряя ни минуты, он подбежал к девушке и схватил ее за бедро. Леа насторожилась и начала отталкивать его свободной ногой, захлебываясь слезами и не в силах что-либо произнести.
– Да послушай же ты! Это не остановить, понимаешь? Я пытаюсь тебе помочь! – прокричал Орвил, ослабив хватку. Она затихла, вокруг все поплыло, надвигался новый приступ.
– Прошу, убей меня, не дай мне чувствовать это снова! – протянула она, сжавшись.
– Я не могу, – произнес мужчина, дрожа от напряжения, понимая, что вскоре начнется обращение. – У меня осталась последняя ампула, больше нет. Она поможет продержаться тебе еще ночь, я могу предупредить это обращение… но только не следующее. Если ты не станешь есть, следующий приступ станет для тебя последним. Слышишь, осталось три дня до полнолуния! А теперь позволь мне ввести морфий, приступ вот-вот начнется.
Скованные руки сжались в кулаки, вонзая в ладони уже отросшие ногти. Боль пульсирующими волнами начала медленно охватывать тело, вскоре все начнется вновь, если она не станет его слушать. Попытавшись расслабиться, что совсем не удалось, она позволила сделать укол. В глазах стало мутнеть и, прежде чем зверь попытался вырваться снова, морфий подействовал, погрузив Леа в очередной продолжительный сон.
Он все-таки переступил себя и вернулся домой, вернулся ради отца, подвести его, значит – отказаться от своей семьи. Мать несколько раз пыталась подойти к нему и поговорить, но Тай словно не замечал ее, хотя в глубине душе ему было ее жаль, но то, что она сделала с Леа, не могло быть прощено. Потеряв ее, мир для него словно потемнел, он больше не замечал красок, прежних запахов, и луна больше не очаровывала его, как прежде. Сегодня ночью будет полнолуние, и он свяжет свою душу и кровь с Алишей, но никогда он не отдаст ей свое сердце – оно умерло вместе с той, которой было отдано.
Тай тяжело вздохнул, он сидел на стволе старого, давно завалившегося дерева и смотрел, как медленно опадают листья. Лето подошло к концу, и осень смело вступала в свои права. Скоро похолодает, и весь лес изменится так же, как и его жизнь.
– Ты как? – послышался голос Лестра позади. Подойдя ближе, парень присел рядом с другом. – Холодает, – протянул он.
– Так странно, – начал Тай. – Человек сделал мне больно, а я все равно скучаю. Он умер, и я потерял смысл жизни.
– Перестань терзать себя, – попытался успокоить его Лестр.
– Я бы отдал свою жизнь взамен ее, – еще более грустно произнес парень, обернувшись в его сторону и продолжив: – лишь бы еще раз увидеть ее улыбку.
Лестр промолчал. Да и что он мог сказать, как поддержать друга, не зная, что он чувствует. Он всегда знал, как не привязаться к человеку – просто относиться к нему, как к средству своих достижений… а, может быть, ему просто не суждено испытать подобное? Хлопнув Тая по плечу, он произнес:
– До полуночи осталось семь часов. Я пойду, твоя мать просила привести Джо, он свяжет вас…
Об упоминании слова «мать» у Тая скрутило живот от спазма и почувствовалось некое презрение и отвращение из-за того, что в его жилах течет часть ее крови. Как смириться с тем, что Дакота отняла у него самое дорогое, что появилось в его жизни? Почему она никогда не рассказывала, что когда-то была человеком? Так вот почему приступы ярости встречались у нее так часто! Знал ли об этом отец? Наверняка знал, иначе как бы он простил ей убийство человека? А, может, просто любовь заставила его закрыть на это глаза… Его не насторожило плохое отношение отца Леа к себе, ведь это всегда что-то значит, но даже предчувствие оборотня не предупредило его. Этому есть оправдание – находясь рядом с Леа он стал забывать, кем является и как живет. Он просидел в лесу до вечера и все это время чувствовал, что за ним наблюдают ее глаза. Она так и не заставила себя подойти к нему, что бы еще раз попросить прощения. Они не нужны ему, и это причиняло ужасную боль. Она заставила его ненавидеть себя, чувствовать ненужной и отвергнутой, и он прав – она получила то, что заслужила. Все, что ей остается – это смириться и жить с этим до конца.
День 7
Морфий действовал около двенадцати часов, и ему удалось предотвратить приступ и странным образом повлиять на следующие – они были менее болезненными и продолжительными. Несмотря на это ее тело менялось, и это было очевидным: появилась мелкая густая волосистость; казалось, она была везде, кроме лица. Еще эти странные преображения с челюстью – зубов стало больше, тело так часто болело, что Леа так сразу и не обратила на это никакого внимания. Желудок, который пустовал вот уже неделю, издавал угрожающие звуки и напоминал о себе ежеминутно, вызывая болезненные спазмы всего желудочного тракта. Чтобы хоть как-то не думать о еде, Леа искусала себе все губы до крови, а так же исцарапала руки отросшими ногтями.
На седьмой день спазмы скрутили ее с еще большей силой, так, что заставили проснуться и открыть глаза. От боли стало невыносимо дышать, отчего девушка пыталась задерживать дыхание, но после начинала кружиться голова. В подвале стало жарко, что в сочетании с повышением температуры тела, мучавшей ее вот уже три дня, стало сложно соображать что-либо. Правой рукой она разорвала рубашку на груди, сорвав с нее пуговицы, и замерла в недоумении. Рука оказалась свободной, но – только одна. Впрочем, и это уже радовало, непонятно было одно – для чего он освободил ее? Судя по яркому свету, проникающему через решетку и запаху, время было около трех – четырех часов или что-то в этом роде. Она давно не знала даже текущее число, не говоря уж о времени и дне недели.
Наверху приоткрылась дверь, за ней раздался шорох. Леа замерла, прислушиваясь. В нос ударил непонятный, но страшно манящий запах. Свет, который исходил сверху, тускло осветил на этот раз чуть отодвинутый от матраса ящик, на котором лежал сверток, обмотанный газетной бумагой. Сердце девушки замерло, затем бешено заколотилось, когда раздалось тихое поскрипывание закрывающейся двери. В подвале снова потемнело, света, проникающего через небольшую решетку, не хватало, чтобы можно было разглядеть все, что находится вокруг. Но ей было достаточно того, что свет слегка освещал находящейся в углу сверток, и все ее внимание было приковано к нему, ведь запах, который наполнял подвал, исходил именно от него.
