– Пока нет, у меня есть еще минут двадцать, – сознался Ури, соображая, что ему теперь придется дождаться ухода Меира, чтобы не дать Лу возможности перекинуться с ним парой слов по поводу этого таинственного ночного задания.
– Целых двадцать минут? – встрепенулась Лу. – Так мы еще можем подняться ко мне…
– Увы! – сокрушенно развел руками Ури, чувствуя себя мелким лжецом и пронырой, – мне ведь нельзя отсюда отлучаться: а вдруг их высочество вздумают явиться к чаю?
Поразительно, но Лу ему и тут поверила, – она притянула его за рукав и усадила рядом с собой. Тем временем отец Георгий окончательно потерял дар речи и задремал, так и не распределив среди публики свои чашки с цуйкой. Он успел только одну вручить Яну, а вторую подсевшей к нему Кларе. Как видно, Ян довольно далеко продвинулся в своем повествовании, однако слушателям все еще не надоел.
– В дневнике Вагнера написано, что гвардейцы из Хемница убедили временное правительство расквартировать свою разгромленную армию у них в городе. Вагнер вспоминает, что сам присутствовал при встрече Бакунина с гвардейцами, которые утверждали, будто в Хемнице восставших ждут многочисленные соратники, готовые к ним присоединиться. Но как оказалось позже, гвардейцы эти, по словам Вагнера, просто заманили временное правительство в ловушку, чтобы арестовать его там без сопротивления.
– А что было на самом деле? – спросила одна из американских дам.
– Что было на самом деле, можно предположить, если почитать Мишеля, который тоже описал этот случай. Воспоминаний он, правда, не оставил, но в тюрьме написал покаянную «Исповедь», в которой подробно рассказал, как по пути из Дрездена их перехватил Вагнер и уговорил ехать в Хемниц, ссылаясь на революционные массы, жаждущие примкнуть к их армии.
– Зачем же Вагнер наплел такую разоблачительную чушь?
– Откуда бедняге было знать, что Мишель тоже опишет эпизод с гвардейцами? Ведь в те времена, когда Вагнер диктовал эти страницы Козиме, никто понятия не имел об «Исповеди» Мишеля, да и тот вряд ли ее афишировал. Он, скорей, стыдился, что, доведенный до отчаяния семилетним одиночным заключением в похожем на могилу подземелье петербургской крепости, проявил слабость и нарушил собственные правила.
Произнеся эти слова, Ян торжествующе замолчал, и обвел глазами слушателей. Американские дамы дружно ахнули и наградили его овациями и даже профессор де Витри хлопнул пару раз в ладоши, после того, как супруга подтолкнула его локтем. Преподобный Харви уточнил:
– То есть вы утверждаете, что после разгрома дрезденского восстания Вагнер способствовал аресту Мишеля Бакунина?
– Именно это я утверждаю! – голос Яна прозвучал как-то слишком уж торжественно.
Старцы многозначительно переглянулись, пожали плечами и более древний изрек:
– Увлекательно, но не доказательно.
Ян покорно склонил голову, вежливо принимая их критику, потянулся за своей недопитой цуйкой и, залпом осушив чашку, отставил ее в сторону. Клара, с отвращением поморщившись, отхлебнула из своей, вынула из сумочки пачку сигарет и начала нервно прикуривать. Ури протянул руку к пачке:
– Вы позволите?
Брови Клары резко взлетели вверх:
– Разве вы курите?
– Только когда выпью шампанского.
Клара нехотя протянула ему пачку, он вытащил сигарету и потянулся за зажигалкой. Зажигалку она из рук не выпустила, а сама щелкнула ею и поднесла ему огонь. Он притворно затянулся и все же закашлялся с непривычки, на что Клара заметила лукаво:
– Я вижу, вам нечасто приходится пить шампанское.
– Только когда дамы угощают, – в тон ей ответил он, стараясь припомнить, какая ее фраза поразила его в начале вечера. Он еще раз затянулся, прикрыв глаза веками, и в темноте явственно услышал эту фразу, так испугавшую ее саму: «Я случайно узнала многое из жизни Вагнера, и любопытство заставило меня пересмотреть свое абсолютное отрицание.»
– И давно вы так увлекаетесь Вагнером? – спросил он, нащупывая болевую точку в трехчленной комбинации Клара—Вагнер—Ян. И по тому, как мать закусила нижнюю губу, понял, что она опять испугалась. Пока она подыскивала ответ, ему как бы вовсе некстати вспомнилась забавная скороговорка из детских лет: «Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет». Разумный внутренний голос тут же отозвался на эту детскую шалость, – настойчиво, хоть и не уверенно: «При чем тут Карл? Я же своими руками захоронил его останки в стене сокровищницы Губертусов». На что другой голос, более скептический, но не менее настойчивый, позволил себе усомниться: «А откуда ты, собственно, знаешь, чьи это были останки?»
– У нас недавно исполняли отрывки вагнеровских опер, и мне они так понравились… – нашла, наконец, подходящую формулировку Клара.
– Где у вас, в Израиле?
Глумливая ухмылка сына оскорбила Клару:
– Да, представьте себе, у нас в Израиле, в рамках Международного иерусалимского фестиваля! – отчеканила она вызывающе.
– Я вижу у вас там наступили большие перемены! – Ури пригасил сигарету в стоящей неподалеку чашке Яна и спросил негромко, пользуясь тем, что их никто не слышал:
– С кем же, интересно, вы были на этом концерте? С ним? – он указал взглядом на Яна, помогающего Меиру складывать чистые бокалы в соломенную корзинку.
Зрачки Клары сузились, и Ури вспомнил, как во время их путешествия по Средиземному морю на теплоходе она всегда проигрывала в покер, потому что по лицу ее всегда можно было определить, когда она блефует.
– Откуда у вас такие странные идеи? – она пригасила свою сигарету в той же чашке, что и он, поднялась, резко оттолкнув стул, и отвернулась к окну, за которым, наконец, стемнело.
В гостиную вошли музыкальные пасторы и подсели к Толефу, тихо наигрывающему что-то на рояле. При виде этих неразлучных преподобных отцов Меир поставил, наконец, корзинку с бокалами на угловой столик и, кивком попрощавшись с остающимися, не спеша направился к выходу. Лу рванулась было за ним, но Ури подхватил ее под локоть и начал шептать ей на ухо какие-то скабрезные глупости, о существовании которых в собственном сознании сам до сих пор не подозревал. Она слушала со снисходительным интересом, не пытаясь вырваться, и только когда за Меиром захлопнулась парадная дверь, он отпустил ее со словами:
– Не хотите ли отведать этой знаменитой цуйки? – и потянулся за чашками с темной жидкостью, краем глаза наблюдая, как Ян окликнул Клару, и они дружно двинулись к выходу. Лу перехватила его взгляд, отвергла предложенную ей цуйку и сочувственно покачала головой:
– Бедный вы бедный, брошенный ребенок, вам и впрямь надо выпить!
И быстро вышла, но не стала догонять Меира, а повернула к лестнице, ведущей наверх. Ури глянул на часы. До автобуса на Честер оставалось десять минут, а он еще не завершил операцию с чашкой Яна. Он легко нашел ее по торчащим из нее окуркам, не таясь, взял со стола вместе с парой соседних и понес к буфету. Поставив все чашки в ряд на его темной крышке, он огляделся – народу в гостиной почти не осталось, и никто на него не смотрел. Тогда он ловко выдернул из мусорной корзинки заранее облюбованный им пластиковый пакетик от пирожного и, быстрым движением смахнув в него чашку Яна, сунул ее в карман. Выходя он заметил, что отец Георгий уже проснулся и сосредоточенно сливает из чашек недопитую цуйку обратно в бутылку из-под «Фанты».
