В ответ на жалобы матросы называли его неженкой. «Таро» лишь недавно сошел со стапелей, и ему еще только предстояло показать свой характер.
На камбузе пахло хуже всего.
Кок кашеварил только для матросов-платадурцев, а остальные готовили себе сами прямо на главной палубе среди снующих туда-сюда моряков и наглых чаек, так и норовящих что-нибудь стащить. Когда на море поднималось волнение, приходилось довольствоваться сухим пайком: платадурцы боялись, что сухопутные коннекские крысы ненароком устроят пожар.
Моряки вообще больше всего на свете боятся устроить в море пожар.
Но не только обычные корабельные лишения донимали брата Свечку – вокруг постоянно кружили любопытные мелкие создания Ночи. Монах чувствовал их присутствие, и оно его беспокоило. Наверное, древним приходилось терпеть подобное постоянно. Человеку потребовалось много времени, чтобы покорить окружающий мир.
Но море покорить ему пока так и не удалось.
Когда они проходили мимо Армума, острова, где когда-то любили проводить лето владыки Древней Бротской Империи, брат Свечка завел беседу со священниками из платадурской команды и терлиагскими праманами. Он недоумевал – ведь Армум располагался на юге, довольно далеко от Брота, а к северу от него лежал остров Шиппен. Значит, «Таро» шел вдоль берегов Аламеддина и скоро должен был подойти к границе с Кальзиром. Но флотилия не спешила приставать к берегу.
Праманские священники-недоучки поначалу забеспокоились, но монах уверил их, что хочет лишь узнать что-нибудь новое.
– Мне интересно, как объясняют прамане Орудия Ночи. Вы же не придерживаетесь догматов церкви.
Праманские священники, плывшие на борту «Таро», не слишком увлекались философией. Мыслили они практически, и волновали их лишь собственные нехитрые обязанности – оказывать скромную поддержку верующим, которых дороги войны забросили далеко от дома. Они умели совершать самые простые таинства, но на этом их богословские знания заканчивались.
Брата Свечку же неизменно волновали вечные вопросы: породил ли богов и мелких духов человеческий разум, облекая в форму силу, изливавшуюся из Кладезей Ихрейна и прочих мест? Или Орудий Ночи вскормила эта самая сила, а потом они сами создали человеческие верования?
Загадка курицы и яйца – так называли этот спор.
Он часто приводил и к другому вопросу: каким стал бы мир, не будь в нем Кладезей, извергающих чистую энергию волшебства?
Монах знал, как сам ответил бы на этот вопрос.
Энергия волшебства попадала в мир не только из Кладезей Ихрейна – они просто были самым большим и значительным ее источником. Существовали и ручейки поменьше, из которых сила не извергалась, но просачивалась наружу.
Многие поколения волшебников сходились на том, что больше половины колдовских созданий появилось именно в Святых Землях. Огромный непонятный мир, изрезанный магическими шрамами, существовал лишь потому, что та же магия не давала льдам его сковать.
Чем дальше человек отодвигался от источников волшебства – тем в более холодные, мрачные и странные края попадал.
Монаха тревожили и другие неразрешимые вопросы. Если богов и Орудий Ночи породило человеческое воображение, то кто тогда создал человека?
Брат Свечка не мог вообразить себе мир без разумных существ, поклоняющихся Орудиям Ночи.
Праманские священники не задумывались над такими дилеммами, любые заумные рассуждения казались им происками ворога. Правду они усвоили давным-давно, еще в юности, и никакой еретик, которого тем паче клеймили собственные единоверцы, не мог сбить их с пути истинного и заставить думать.
Как выяснилось, прамане верили почти в то же самое, во что верили чалдаряне. Камнем преткновения было в основном то, кто именно удостоился божественного просветления – чалдарянские отцы церкви в Святых Землях или же Предвестники из Джездеда, что в Пекве.
– На самом деле разногласия вызывает идолопоклонство, – сказал один из священников.
– Идолопоклонство? – удивился монах. – Я уже давно отдалился от епископальных догм, которым следовал в детстве, но никаких таких идолов не припомню.
– В чалдарянских церквях их полно.
– Это не идолы, а статуи, они лишь изображают отцов церкви и святых, но сами не являются ими.
– Но это материальные образы. Разве не это есть идолы? По определению? Не сам бог, но его образ, который должен неустанно напоминать о его вездесущем оке?
– Поскольку я сам больше не исповедую епископальную веру, то не могу ничего тебе ответить. Быть может, епископ Лекро сумеет объяснить разницу.
Брат Свечка достаточно долго прожил на свете и потому с недоверием относился к разного рода догмам. Догмы лишь отражали людскую потребность верить в то, что существует нечто более значимое, чем бренное человеческое существо, и полагаться на некий вселенский план.
Над волнами разнеслись звуки рога.
Платадурские матросы передавали сообщения с корабля на корабль при помощи специальных рогов (в других странах для этой цели использовали сигнальные флаги или барабаны), и навайский флот перенял платадурскую систему.
Объединенным флотом командовал платадурский генерал, а объединенными армиями – король Питер, который решил лично принять участие в кампании, потому что не доверял фиральдийцам. Особенно бротским. Особенно мнимым патриархам. Хотя церковь король поддерживал.
Главным талантом навайского короля была способность приспосабливаться к переменам. Он использовал те средства, которые хорошо работали, в том числе и патриарха, хоть и мнимого, зато имеющего власть над церковью.
Жители Платадуры и Наваи верили, что Питер успеет за время своего царствования покорить всю Дирецию. И многие обитающие там народы такая перспектива радовала.
– Что случилось? – спросил брат Свечка у одного из матросов, которые спешно убирали паруса.
«Таро», как и большинство платадурских кораблей, представлял из себя широкую и длинную галеру. Он мог принимать участие в сражении, но прежде всего был торговым судном. В море команда обычно не пользовалась веслами и шла на парусах, если только не наступал совершенный штиль.
– Капитанов созывают на «Изабет», совет там будет, – пояснил матрос.
Имя королевы навайской носило флагманское судно. Флотилия встала на якорь. На кораблях начали спускать капитанские шлюпки.
Ничего похожего на Шиппен брат Свечка в жизни не видывал. Корабли поменьше встали на якорь по обе стороны от входа в небольшую, но глубокую гавань рыбацкого городка под названием Таренти. Сам городок захватили навайские солдаты. Часть войска сошла здесь на берег.
То же самое повторилось в других портовых городишках. Брат Свечка не знал, что именно происходит. Кажется, военачальники хотели перекрыть поставки продовольствия в материковый Кальзир, тогда тамошние армии не смогут долго противостоять захватчикам.
Король Питер и граф Реймон должны были захватить остров, превышающий по размеру добрую половину чалдарянских государств, – и это лишь силами навайских и коннекских солдат, насчитывающих в общей сложности четыре тысячи человек (платадурцы на суше не воевали).
Военный опыт монаха ограничивался лишь резней у Черной горы, которой он стал невольным свидетелем, и Свечка не понимал, что Шиппен совсем не обязательно завоевывать весь целиком.
Местные жители не слишком долго сопротивлялись.
За всю историю Шиппена островитяне никогда не бились с захватчиками, если те высаживались на берег. Простым работягам было в общем-то все равно, кто у власти, ведь на их будничную жизнь ну´жды грозных владык никак не влияли – лишь бы добывались серебро и медь, а в садах и полях зрел урожай. Погода на острове почти всегда была благоприятной, а последнее стихийное бедствие разразилось еще в древности, когда произошло извержение нескольких вулканов.
Самые страшные бедствия на Шиппене были делом рук человеческих – иногда их вызывала война, но чаще какой-нибудь разошедшийся волшебник, вообразивший, что он может подчинить Орудий Ночи.
Лишь самые блестящие умы тешили себя иллюзиями, что смогут высвободиться из-под власти Тирании Ночи.
Брат Свечка и другие коннектенцы с «Таро» сошли на берег в Кальтиум-Циданте – крошечном городке, насквозь провонявшем рыбьими потрохами. В небе кружили тучи вопящих чаек. Кальтиум-Циданта был самым что ни на есть заштатным городишкой, хотя в древней истории и сыграл определенную роль. Именно из Кальтиум-Циданты колферский военачальник Эру Итутму отплыл защищать свою бывшую родину, Дринджер, и во главе многотысячной армии, которая верила в него как в бога, опустошил молодую тогда еще Бротскую Империю. Эру Итутму истребил около двухсот пятидесяти тысяч врагов, но в конце концов потерпел поражение как в Броте, так и на родине. Древние жители Брота отличались завидным упорством – десятилетиями сражались против Итутму и разбивали всех его союзников.
