— Знаешь, она постарается тебя соблазнить, — сказала Эми.
— Ну, послушай!
— Господи, ты что — шутишь? Она захочет присоединить тебя к своей коллекции, если сумеет.
— Сколько ей лет? Двадцать? Двадцать один?
— Двадцать два. Но это не существенно. Подожди и увидишь.
Снова за столиком. Я выпил еще две стопки. Все происходило не так, как планировалось. Красавец Роджер вернется в родной город и заманит королеву школьных провожаний в свои объятия. Киногрезы. Но тут все было по-другому — сумеречно и комично, и потливо, и, в немалой степени, зловеще. Я словно видел, как Рэнди трогает и там, и там, и там почти обнаженное, чудесное тело своей дочери, и я словно видел, как Эми — довольно жалкое зрелище бросается на атлетического студента, специализирующегося по гормонам половых желез.
Господи, я хотел всего лишь чуть-чуть по-старомодному разрушить семейный очаг… и поглядите, во что я вляпался!
Кендра и Рэнди вернулись к столику. Рэнди обругал еще двух официантов, а потом сказал мне:
— Вся эта пластическая хирургия… не понимаю, почему ты заодно не потребовал, чтобы тебя изменили в бабу. Ты же всегда слегка смахивал на бабу. Я по-дружески, ты понимаешь.
— Рэнди, — сказала Эми.
— Папочка, — сказала Кендра.
Но для меня это был высочайший комплимент: Рэнди, идол школы, опять взревновал ко мне.
Я не совсем понял, зачем Кендра вышла из-за столика, но она тут же оказалась около меня и сказала:
— Почему бы нам не потанцевать?
— Но Роджер устал, дорогая, — сказала Эми.
Кендра улыбнулась.
— А по-моему, у него еще осталась чуточка энергии, правда, мистер Дэй?
Танцуя в моих объятиях, соблазнительная, нежная, ласковая, кроткая, хитрая Кендра сказала:
— Знаете, она постарается вас соблазнить.
— Кто?
— Эми. Моя мать.
— Возможно, вы не замечали, но она замужем.
— Как будто это что-то меняет.
— Мы старинные друзья, только и всего.
— Я читала некоторые ваши любовные письма.
— Господи, она их сохранила?
— Все до единого. От всех мальчиков, которые были в нее влюблены. Они сложены на чердаке в картонках. Разложены по алфавиту. Едва она почувствует, что стареет, как вытаскивает их и перечитывает. Когда я была маленькой, она читала их мне вслух.
— Наверное, мои были очень непристойными.
— Очень милыми. Вот какими были ваши письма.
Наши взгляды встретились, как пишут в дамских романах. Но встретились не только они. Каким-то образом тыльная сторона ее ладони скользнула по моим брюкам в паху, и вздыбилась эрекция, которой позавидовал бы самый похотливый пятнадцатилетний козлик. Затем ее рука вернулась на положенное в танцах место.
— Вы действительно потрясающе красивы.
— Спасибо. Но вам доводилось видеть мою фотографию "До"?
Она улыбнулась.
— Если вы думаете о школьном альбоме, то да. Но фото "После" нравится мне гораздо больше.
— А вы искусны в дипломатии.
— Искусна я не только в ней, мистер Дэй.
— Почему бы не называть меня Роджером?
— Буду рада.
Мне хотелось провести остаток вечера в клубе особенно весело, но ничего не вышло. К тому времени когда мы с Кендрой вернулись к столику, Эми и Рэнди уже были сокрушительно пьяны, и у них заплетались языки. Я извинился, что отойду на минутку, а когда возвращался, увидел, что Эми на веранде разговаривает с субъектом, очень смахивающим на преуспевающего жиголо типа сверхмужчины. Позднее я узнал, что его имя Вик. За столиком милый старина Рэнди успел оскорбить еще нескольких официантов и пригрозил измордовать меня, если я не перестану лапать его жену и дочь, но язык у него так заплетался, что эффекта не получилось, особенно когда он начал расплескивать виски, и стопка выскользнула из его пальцев, а осколки разлетелись по всему столу.
— Пожалуй, пора и домой, — сказала Кендра и приступила к сложной процедуре упаковки своих родителей и погрузки их в новехонький "мерседес", который, к счастью, вела она.
Перед тем как сесть за руль, Кендра сказала:
— Возможно, увидимся попозже.
И я остался гадать, что именно означало это "попозже".
После душа, одной стопочки перед сном, значительной части программы Дэвида Леттермена и медленного проваливания в сон я узнал, что означало "попозже".
Предшествуемая резким стуком, в ветреную ночь, она оказалась за дверью, облаченная в макинтош, которым, как я вскоре узнал, исчерпывалась вся ее одежда.
Она ничего не сказала, а просто встала на цыпочки, сложив дивные губы трубочкой в ожидании поцелуя. Я одолжил ее, обнял за плечи, увлек внутрь, несколько смущаясь своей пижамы и халата.
До спальни мы не добрались. Она легонько толкнула меня в огромное кожаное кресло перед угасающим камином и осторожно села мне на колени. Вот тут-то я и обнаружил, что под макинтошем на ней нет ничего. Ее мудрые и прелестные пальцы быстро привели меня в состояние готовности, и я оказался в ней, но к экстазу в моем вздохе примешивался страх.
Наверное, будущие наркоманы ощущают то же самое, впервые испробовав героина — наслаждение от его упоительного воздействия и в то же время страх стать безвольным рабом чего-то, над чем они уже никогда не будут властны.
Я бесповоротно влюблялся в Кендру и понял это с той первой секунды в кресле, когда почувствовал душистую легкость ее дыхания и ощутил теплое шелковистое великолепие ее женственности. Когда мы в первый раз оторвались друг от друга, я снова растопил камин, достал вино и сыр, и мы лежали под ее макинтошем, глядя на языки пламени, пляшущие за стеклом.
— Господи, просто поверить не могу, — сказала она.
— Чему поверить?
— Тому, до чего мне с тобой хорошо. Правда.
Я долгое время молчал.
— Кендра…
— Я знаю, о чем ты хочешь спросить.
— О твоей матери.
— Вот именно.
— Если ты пришла ко мне только потому…
— …потому, что она переспала с Бобби Лейном?
— Да. Потому, что она переспала с Бобби Лейном.
— Хочешь, чтобы я ответила честно?
Собственно, я этого не хотел, но что я мог сказать? "Нет, я хочу, чтобы ты ответила нечестно"?
— Да, конечно.
— Наверное, это послужило первым толчком. То есть чтобы прийти сюда и переспать с тобой. — Она засмеялась. — Моя мамочка крепко за тебя зацепилась. Я весь вечер следила за ее лицом. У-у-у! Как бы то ни было, я подумала, что это хороший способ поквитаться с ней. Переспать с тобой, хочу я сказать. Но еще до конца вечера… Господи, Роджер, это чистейшее безумие, но я влюбилась в тебя до невероятия.
Мне хотелось сказать, что и я тоже. Но я не мог. Пусть внешне я стал новым Роджером, но внутри был старой моделью во всех отношениях стеснительным, нервничающим и изнывающим от ужаса, что мое сердце будет растерзано.
