– Адски жестко.
Улыбка Дункана стала шире и снова отразилась на лице Робби. Они опять начали соревнование – у кого ухмылка шире. Проходившая мимо девочка бросила:
– И как вы думаете, на кого вы похожи?
– На Чаки, – хором сказали они и продолжили ухмыляться до тех пор, пока Робби не почувствовал, что его щеки трескаются, словно пластик.
Он не мог ходить так весь день, хотя губы у него чесались под взглядами учителей. Уроки казались нескончаемыми, но все равно в конце концов закончились. Куда ему идти, как не домой? Он не боялся матери – ведь Чаки же он не боялся, а она боялась. От ее ворчания у него еще больше разболится голова – и он подумал, что можно прогуляться, перед тем как пойти домой.
На металлических скамейках возле квартала магазинов по четверо сидели пенсионеры. Они настороженно взирали на школьников, дерущихся на автобусной остановке и швыряющихся друг в друга мусором. Заметив зловещее лицо в маленьком магазине через дорогу, Робби остро почувствовал, что они смотрят и на него. Он перебежал дорогу перед мордой автобуса, забитого детьми, и, воодушевленный лицом в витрине, продемонстрировал водителю лучшую из своих улыбок. Круглая резиновая маска была испещрена швами и шрамами, но Робби не был уверен в том, что они расположены так, как следует. Чем дольше он смотрел на нее, тем лукавее становилась ее ухмылка. Он подумал, что было бы здорово надеть ее, когда мать будет его отчитывать. Но она не позволит ее купить, как и не позволит купить даже одну петарду из того огромного множества, что были выставлены в нижней части витрины. А что, если она не узнает? Он станет носить ее, когда она будет уезжать к Мидж на свои собрания. Денег не хватало, но в его комнате у него была заначка, и поэтому он направился домой.
Не успел он закрыть за собой дверь, как мать вышла в коридор.
– И что ты делал на этот раз?
– Ничего. Шел домой.
– Я тебе больше не верю. Кто придумал сделать именно то, что я категорически запрещаю?
– Ну… Мы оба. – Робби бросил рюкзак на ступеньки и тут же понял, что он загораживает ему путь, как и мать и ее велосипед. – Не говори его маме, что я рассказал про него, ладно? Ты ведь можешь не говорить. Пожалуйста, не говори.
– А почему? Ты боишься, что он может что-нибудь выкинуть, после того как вы посмотрели эти фильмы?
– Нет, конечно. Это глупо. Зачем вы хотите запретить людям их смотреть? Они ведь даже не страшные, и только маленькие дети могут из-за них начать вести себя нехорошо.
– Я бы на твоем месте не улыбалась. Ты правда так думаешь? Тогда взгляни вот на это. – Она схватила свой рюкзак, вытащила оттуда мятые листы и сунула один из них ему. – Ну, что ты теперь скажешь?
Это была статья о девочке, которую замучили в Манчестере. Робби решил было, что должен сказать, кто были ее мучители – монстры или же просто типичные представители мужского пола; но тут он понял, что в прошлый раз ускользнуло от его внимания: подростки, слушавшиеся голоса Чаки, были на несколько лет старше него. Как жалко, что у него нет маски Чаки, чтобы спрятать под ней лицо. Все, что он смог промямлить, было:
– Среди них были и девочки.
– Это показывает, насколько ужасны эти фильмы. Поэтому их и следует запретить. Я теперь не могу оставлять тебя одного.
– Почему?
– Я уже почти жалею, что тут нет твоего отца. Неужели ты превращаешься в чудовище, с которым не будет никакого сладу? Неужели я больше никогда не смогу тобой гордиться?
Робби наклонился за рюкзаком, чтобы она не увидела его лица.
– Пойду делать домашнее задание, – пробормотал он.
И хотя он хотел возиться с уроками не больше обычного, переписывание эссе по истории ненадолго отвлекло его от его страхов: а вдруг учительница английского тоже обнаружит, что он скопировал работу с Интернета; а вдруг Дункан узнает, что он его сдал; а вдруг эти фильмы все же могут на них повлиять, потому что им, оказывается, не так уж много лет. Спицы нервов протыкали и протыкали вялый студень его мозга, и он обрадовался, когда мать позвала его обедать.
Наверное, она чувствовала себя виноватой, потому что приготовила бургеры с индейкой, его любимые. Они закончили обед и, ставя чатни в холодильник, его мать сказала:
– Ну вот, смотри, что из-за тебя получилось.
Она, словно курица, засунула голову в холодильник так, что ее шею можно было прищемить дверью.
– Что? – спросил Робби.
– Я забыла купить апельсинового сока на завтрак.
Ножки его стула в компании с линолеумом издали такой визг, какому позавидовала бы жертва самого жестокого маньяка, и Робби сказал:
– Я схожу.
– Но только быстро – одна нога здесь, другая там.
Он побежал наверх, скрипнул дверью ванной, а затем пробрался в свою комнату. Его шаги были легки, как падающий полиэтиленовый пакет. Деньги были в его комнате единственным секретом; не то чтобы их было много – меньше половины сдачи, которую он припрятал, когда в последний раз ходил в магазин. Он засунул руку в щель между шкафом и стеной, и под пальцами заскрипела пыль. Он спустил воду в туалете и сбежал вниз. Там его встретила мать.
– Только не вздумай болтаться где-нибудь, – сказала она.
Он бежал в магазин и чувствовал, как лицо меняет свою форму, чтобы маска оказалась ему впору. Что он сможет сделать с ее помощью? Он подумал о том, как будет здорово заглядывать в окна, смотреть на телевизоры, где может прятаться Чаки, и его улыбка стала шире. Однако она завяла, когда он добрался до улочки, ведущей к Стрэнду. Окна в магазине, где продавались маски, были темными.
Дверь не поддавалась. Робби долго и громко стучал, но никто не ответил.
– Чего ты улыбаешься? – спросил он, но маска его не слышала. Казалось, ей нравилось, что он попал в трудное положение, или, быть может, она усмехалась собственным тайным мыслям. А если он просто разобьет окно и освободит Чаки таким способом? Он огляделся в поисках чего-нибудь тяжелого и заодно удостоверился, что улица пуста. И в этот момент Робби понял, что именно он собирается сделать. Во рту у него пересохло, как будто он покурил травы.
Неужели маска вложила эту мысль ему в голову? Чем еще завладел Чаки? Робби вспомнил, как хотел надеть маску перед разговором с матерью, и тут же увидел ее шею в гильотине холодильника. Пустые глазницы маски засветились – они как будто ожили от этого воспоминания. Это над крышами домов вспыхнули и разлетелись фейерверки. Робби отпрянул от окна и побежал к продуктовому магазину за углом.
Похоже, фейерверки в небе были предзнаменованием. Они выстроились и под стеклянным прилавком. Робби показал на них пачкой сока:
– И одну такую.
Он решил было, что все, не продадут, но женщина за прилавком, должно быть, просто ждала от него слова «пожалуйста». Так и не дождавшись, она положила петарду перед ним. Робби сказал:
