Да, наверное, поэтому Катя вышла замуж за Джастина.
Они поселились в маленьком аккуратном домике в гарнизоне морских пехотинцев. Из окна было видно море.
Катю взяли на работу в местную лабораторию. Вокруг были веселые соседи, солдатские жены дружили и устраивали вечеринки. Летом в гарнизоне были гуляния и катания по воде на катерах и длинных транспортировочных «бананах», которые тянет очень быстрая моторка.
Катя взяла фамилию мужа и оформила новый паспорт – Джастин сказал, что зимой они поедут в Болгарию кататься на лыжах, там красиво и недорого.
Но зимой случилось не это.
«Так у меня бывает каждый год, – сказал он. – Депрессия, тоска, я сам не свой. Это после войны в Заливе. Думаешь, легко в людей стрелять?»
Катя не думала, что это легко, он ей рассказывал, через что ему пришлось пройти, она его очень жалела.
Когда он в первый раз ударил ее – хлестнул по лицу так, что она отлетела, – Катя рыдала, но зла на него не затаила: ведь ему было тяжело, он был болен. И она сама была виновата, если разобраться.
Весной ему стало лучше, но он ее все равно иногда бил – потому что теперь уже вроде бы повелось, что можно.
– Смотри, Кэти, до чего ты меня довела, – говорил он, потом извинялся.
Он всегда извинялся.
Сгребал ее в охапку и плакал, как в подушку. Ей было противно, но казалось – она опять не может себе позволить брезгливости.
Часто после этого Джастин нес ее наверх, в спальню.
– Ты уже? Ты уже? – тяжело дыша, спрашивал он, впечатывая ее в матрас.
Катька прерывисто шептала, что она уже, уже, лишь бы это уже закончилось. Он засыпал беззвучно, как ребенок. Она лежала рядом, ничего особенного не чувствовала.
Иногда она думала о матери, которая говорила «не надо было тебя рожать…» и «если бы можно было тебя в совке оставить…».
Иногда – о Фрейе, которая говорила «ты особенная, ты сильная, ты самая лучшая».
Не знала, кому верить.
Когда она сказала Джастину, что беременна, он был счастлив.
Они ездили в Лондон, покатались на колесе обозрения, сходили в аббатство и в музей. Катя запомнила любимую игрушку какого-то индийского раджи – огромного лакированного тигра, терзавшего ярко раскрашенного британского солдата в натуральную величину. Подчиняясь нескончаемому заводу механизма, тигр набрасывался на человека, а тот запрокидывал деревянное лицо, полное страдания, подставляя под усталые клыки две круглые дырки в горле.
И снова.
И снова.
На гарнизонной вечеринке один из приятелей Джастина ухватил Катьку за задницу.
Она подпрыгнула от неожиданности, на секунду ощутив вспышку гнева и огонь в своих глазах. Но он был очень пьян и, смеясь, попросил прощения, поцеловал ее в щеку. Катя застыла, спиной чувствуя остановившийся, полный ледяного гнева взгляд Джастина.
– Это хоть мой ребенок? – спрашивал он и бил ее по щеке. – Мы не предохранялись почти три года, а залетела ты только сейчас? Какая милая сказка!
Он бил ее по другой щеке, но Катя не могла его ненавидеть – он был так сильно изломан и искорежен, но почему-то любил ее, такую никчемную. И – он всегда извинялся.
– Если ты от меня уйдешь, я тебя убью, – сказал он ночью, нежно проведя кончиками пальцев по ее чуть припухшей скуле. – Потом себя, наверное. Вот так я тебя люблю.
– Если ты от меня уйдешь, я ее убью, – сказал он через полгода, положив руку на огромный, как гора Эверест, Катькин живот. – Так для тебя будет… назидательнее.
На кухне капал кран, за стеной шептались и тихо хихикали дети – у них гостила сестра Джастина с мужем и выводком мальчишек. В первый день, увидев подживающий синяк на Катиной руке, Люси открыла рот, будто собираясь что-то сказать, потом поморгала и промолчала. Наверное, решила не портить вечер. Что толку говорить о синяках. Они говорили о погоде, детях и как Люси с Фредом ужасно хотят девочку, а четыре раза подряд мальчики, уже и пробовать боязно. На одежде экономить получается – перекладываешь из ящика в ящик, пока не сносят… Но девочку бы… И Люси смотрела на Катьку с невольной завистью. Надо же – с первого раза, и девочка!
Дети за стеной замолчали, Фред что-то тихо, нежно прошептал Люси, та засмеялась. Катя лежала рядом с мужем, запрокинув голову, привычно подставляя шею под клыки своей судьбы.
Роды были долгими, после она сразу уснула, а проснувшись, увидела, как Джастин ходит по палате, прижимая к груди розовый сверток.
– Вот наша дочь, – сказал он, подсаживаясь и протягивая Катьке загадочное существо с толстыми щеками и заплывшими веками. – Я хотел настоять на Бритни, но пусть будет по-твоему, пусть Фрейя. Хотя, конечно, гейское имя какое-то.
Катя ждала, что на нее обрушится любовь к дочери и все исправит, согреет, даст силы, освободит.
Но любви не было.
Было холодное недоумение.
Был страх, что она такая же, как ее мать, и своей нелюбовью так же сломает жизнь маленькой голубоглазой Фрейе.
Были боль и дискомфорт – тело восстанавливалось медленно, кормить грудью оказалось мучением, Джастин пылал ежедневной страстью, отказывать она не умела.
Было очень много работы, тяжелой, неприятной, противной.
Брезгливости она себе позволить не могла.
Была печаль, тяжелая и глухая, как крышка гроба.
фотка:
Симпатичный крепкий молодой человек в темной куртке держит на руках девочку лет полутора. На девочке розовая шапка с медвежьими ушами, лицо измазано мороженым, как и куртка, и верх коляски, и руки отца. Оба смеются. Рядом, положив руку на ограждение набережной, стоит девушка с красивым мягким лицом. На ней серое пальто, зеленый шарф, светлые волосы в беспорядке – подул ветер. Она улыбается, но беспокойно, невнимательно, вся в своих мыслях.
За счастливой семьей виден Вестминстерский мост, серая вода Темзы, Биг-Бен и здания Парламента. В кадр попала летящая чайка, ее клюв раскрыт в крике.
Этот снимок Джастин заказал в формате А1, в металлической рамке. Он висит в их маленькой гостиной, слева от телевизора.
фотка:
Обнаженная женщина с тонкой талией и большими округлыми ягодицами сидит на кровати, раскинув ноги. Ее запястья привязаны к спинке кровати красным шнуром, тот же шнур соединяет кольца в ее сосках с кольцом в клиторе. Рядом с женщиной лежат два дилдо – черный и красный. Ее светлые волосы забраны вверх, во рту – пристегнутый ремешком кляп. Она плачет, не глядя в камеру, тушь с густо накрашенных глаз стекает по щекам.
В полумраке спальни ее кожа матово светится, тени струятся по телу, подчеркивая его мягкие формы. Если присмотреться, то в глазах видны оранжевые точки – эффект съемки при таком освещении.
Этот снимок Джастин хранит в своем телефоне в папке ХХХ, там их полтора десятка разных. Он часто их просматривает, улыбается, сглатывает.
