— Ого! — поразился Грег. — Вот была бы еще авария, не хуже той. В смысле, если б на тебя этот светильник упал.
— Да, пожалуй, — согласился я.
— Так что, окажешь нам честь?
Я разлил шампанское, и мы выпили. Оно было не очень холодным и пахло странно, похоже на кордит. Кэтрин до сих пор жонглировала двумя стаканами, с пивом и с шампанским, поочередно прихлебывая из обоих.
— А можно и то, и другое, — сказал Грег.
— Не понял.
— Жить как рок-звезда и при этом давать на жилищные проекты в Кении. Денег и на то, и на другое хватит.
— Зимбабве, — поправила его Кэтрин. — Ну да, но это не только жилищные проекты. Жилищное обеспечение — важнейший аспект, но есть еще и образование. И здравоохранение.
— Слышь, — начал Грег, — я тебе не рассказывал про тот случай, когда я с этой рок-группой кокс нюхал? Я с этим…
Он остановился и поднял глаза. Мы с Кэтрин тоже подняли глаза. Остановился Грег потому, что странный тип, сидевший в одиночку, прошаркал к нашему столику и теперь стоял, злобно глядя на нас. Мы посмотрели на него в ответ. Он обвел взглядом нас, одного за другим, потом переключился на столик с бутылкой шампанского, потом — куда-то в пространство. В конце концов он заговорил:
— Куда все девается?
Кэтрин отвернулась от него. Грег спросил:
— Что — куда девается?
Странный тип неопределенно показал на столик с бутылкой.
— Вот это вот.
— Мы это пьем, — ответил Грег. — У каждого из нас есть пищеварительная система.
Странный тип поразмыслил над его словами, прицокнул языком.
— Да нет. Я не только про это. Я про все. Вам-то что, вы про такие вещи не думаете. Дайте мне вот этого вот стакан.
— Нет, — сказал Грег.
Странный тип снова прицокнул языком, развернулся и пошел прочь. В бар потихоньку стекался народ. Заиграла музыка.
— Вам не кажется, что это шампанское пахнет кордитом? — спросил я.
— Чем-чем? — не расслышал Грег.
— Кордитом! — Я повысил голос, перекрикивая музыку.
— Кордитом? — Грег тоже повысил голос. — А кордит чем пахнет?
— Вот этим, — ответил я.
— Да нет, по-моему. Ты лучше послушай: в тот раз мы с друганом — ну, с этим мужиком, моим знакомым, — он еще в группе играл, а…
— В какой тот раз? — спросила Кэтрин.
Она уже допила свое шампанское и налила себе еще бокал.
— Когда я с этой рок-группой кокс нюхал, — объяснил ей Грег. — Сели мы все в фургон, поехали на тусовку после концерта. Где-то в Кентиш-тауне, рядом с Чок-фарм. А там… погодите… — он тоже налил себе еще бокал. — А там…
— Подожди, — перебил я. — Допустим, внесу я что-нибудь в этот резервный фонд…
— Ресурсный, — поправила Кэтрин.
— Ну да. А можно мне тогда… То есть, а как я сам буду в это вписываться?
— Вписываться? — не поняла она.
— Да. Какая между мной и всем этим связь? Мне туда ехать надо? А если не надо, то можно все равно поехать и понаблюдать?
— А может, тебе девственницу взять с самой твердой задницей, в качестве залога, — встрял Грег. — А потом еще одну, с самыми твердыми сиськами, на проценты от вложенного. Тогда каждый раз, как с нее нюхнешь — хлоп! — и мгновенная связь.
— Зачем тебе все обязательно видеть? — спросила Кэтрин. — Разве недостаточно знать, что это происходит?
— Нет. Ну, может быть. Но мне надо…
У меня закружилась голова, словно от высоты. Я знал, чтó хочу сказать, но не мог найти правильных слов. Мне хотелось почувствовать какую-нибудь связь с этими африканцами. Я попытался представить себе, как они собирают дома из этих жилищных блоков, или сидят в школах, или просто занимаются тем, чем принято в Африке, — к примеру, ездят на велосипедах или там поют. Откуда мне было знать — в Африке я никогда не бывал, как никогда не пробовал кокаина (Грег, впрочем, тоже). Я попытался вообразить себе сетку вокруг Земли, нечто вроде ребристой проволочной клетки, как на бутылке шампанского, с проходящими повсюду параллелями и меридианами. Они должны были связывать одно место с другим, сплетать местность в единую слаженную, связанную сеть, но этот образ у меня затерялся среди разъединенных частей эскалатора, тех, что я видел перед тем на «Грин-парке». Я хотел проникнуться к этим африканцам по-настоящему теплыми чувствами, но не мог. Не то чтобы я испытывал отчуждение или враждебность. Просто чувствовал себя как всегда.
— Вобщем, вот так, — сказала Кэтрин. — Вот что сделала бы я. Но я это я. Все зависит от того, что, по твоим понятиям, доставит тебе наибольшее, как бы это сказать…
Ее голос постепенно затих. Грег снова встрял со своей историей про кокаин. Потом разговор у них перешел на Африку, куда Грег ездил однажды, на какое-то сафари. Эта тема через некоторое время опять навела их на спор о том, что мне делать с моим новым состоянием; потом они заключили перемирие и снова стали болтать об Африке. В этом духе мы продолжали довольно долго. Наверное, целый вечер, черт бы его побрал. Разговор шел по кругу, опять и опять возвращаясь к одному и тому же. Вскоре я отключился. Я уже понял, что у меня нет никакого желания ни строить школы в какой-то стране, где я никогда не бывал, ни вести образ жизни, достойный какого-нибудь рок-кумира. «Догстар» заполнялся, музыка становилась все громче и громче, так что Кэтрин с Грегом, чтобы услышать друг друга, ничего не оставалось, как кричать. Они и кричали. Мы выпили еще бутылку шампанского и три стакана пива. Под конец они довольно сильно напились. Я весь вечер чувствовал себя трезвым, как стеклышко.
Мы с Кэтрин расстались с Грегом на выходе и пошли обратно ко мне. Мне пришлось раздвинуть диван в гостиной, чтобы ей было где спать. Диван оказался устройством сложным, капризным: надо было зацепить одну штуку за другую, не задев при этом третью. Я не стал этого делать перед уходом — намеренно, на тот случай, если дополнительная постель не понадобится. Но она понадобилась. Кэтрин уже начинала меня раздражать. Ее отсутствие, ее тень нравились мне больше.
На следующий день я отправился на встречу с Марком Добенэ. Его фирма, как я уже упоминал, находилась в Энджеле. Я ехал туда на метро, стараясь сосредоточиться на местности, лежащей наверху, не выпускать ее из-под контроля.
Подчиненным Добенэ, видимо, сообщили о договоре. Первая, молодая дежурная, похожая на лошадь, впустила меня сразу же, нервно поглядывая на меня, как будто я был заразным. Вторая, секретарша Добенэ, поднялась из-за стола и открыла дверь Добенэ, как только я вошел к ней в приемную, ни на миг не сводя с меня сурового взгляда. Он был воистину порицающим, этот взгляд — как у школьной секретарши, когда тебя вызывают в кабинет директора за какой-нибудь проступок.
