Дольше тянуть с расставанием было слишком мучительно, к тому же до отхода поезда оставались считанные минуты. Ури еще раз ткнулся губами куда-то Инге за ухо и почти бегом пересек магическую черту, отделившую их друг о друга.
– Ты хоть звони мне иногда! – взмолилась ему вслед Инге.
У входа в туннель, ведущий к платформам, он не выдержал – оглянулся, совсем как жена Лота. Никаких стихийных бедствий от этого, к счастью, не произошло, только сердце у него стиснулось нехорошим предчувствием при виде Инге, как-то безвольно прислонившейся к капоту голубого «Фольксвагена-пассата», купленного ею два года назад в счет денег, предназначенных на реставрацию замка. Когда они обратились за этими деньгами в Бюро по охране памятников, стало ясно, что старый мясной фургон Инге не годится для успешных мотаний по разным бюрократическим инстанциям, и пришлось разориться на «Фольксваген». Остальные машины, необходимые для задуманных Вильмой реставрационных работ, были взяты напрокат, что обошлось им относительно недорого, благодаря деловым связям и не менее деловым способностям Инге.
Работы по реставрации велись интенсивно, тем более, что самые тонкие достройки Ури взял на себя и полтора года вкалывал, как ненормальный. В результате, к тому моменту, когда они приблизились к завершению первой стадии проекта, он мысленно почти присвоил это вырастающее из-под его рук архитектурное чудо, столько туда было вложено его труда. Во всяком случае он так здорово навострился в искусстве оживления мертвого камня, что без особых усилий был принят на второй курс реставраторского отделения при факультете истории средних веков. И то, и другое, конечно, не без помощи Вильмы, с которой он подружился за это время как с толковым партнером – просто счастье, что она была лесбиянкой, а то бы Инге ни за что не допустила этой дружбы.
Из долгих, но не просветляющих бесед с ребятами из Шин-Бета, один из которых называл себя Йоси, а другой Амос, – Ури почему-то был уверен, что это не настоящие имена, – он заключил, что именно благодаря его успехам в реставрации средневековых замков, ему и предложили участвовать в этой таинственной операции, суть которой была пока ему неясна. Знал он только, что где-то там, куда его посылают, он встретит свою мать, но не дай ему Бог хоть словом, хоть взглядом, хоть жестом навести кого-нибудь на мысль, что они вообще знакомы. Поскольку он – гражданин ФРГ Ульрих Рунге, рожденный в городе – он заглянул в свой еще не освоенный немецкий паспорт, на имя человека, родившегося в Шпеере от добропорядочных немецких граждан Ганса и Маргарет Рунге.
– А она знает, что я там буду? – спросил он Йоси, имея в виду мать. Йоси показался ему менее заносчивым, чем Амос. Не отвечая, Йоси поднял глаза на Амоса, тот кивнул.
– Ей скажут, когда придет время.
– Значит, когда я приеду, ее там еще не будет? – предположил Ури.
Амос пожал плечами:
– Тебе же сказали, что все инструкции ты получишь в Лондоне.
Ури почему-то показалось, что Амос сам понятия не имеет, в чем состоят эти инструкции, и на душе у него стало как-то веселей – ведь он-то завтра все узнает, а заносчивый Амос – никогда. Амос наверно тоже об этом догадывался и заносился, чтобы компенсировать превосходство Ури. По пути на посадку Амос и Йоси так напряженно обжимали Ури плечами, что он почувствовал себя арестантом, только наручников не хватало.
К его радости, они не стали подниматься вместе с ним по трапу, – значит, он полетит один. Он воспринял это как счастливый знак: может, все не так страшно и кончится хорошо. Чего он, собственно, всполошился? Похоже, вся эта дешевая игра в таинственность, в которую он за последние пару месяцев вовлекался все больше и больше, вконец раздергала его нервы. Да и страшновато было оставлять Инге одну в ее положении, тем более, что не все было ладно с организацией первых туристских групп, которые они только-только начали водить в реставрированные подвальные покои по воскресеньям. Кроме того не все удалось утрясти с нахалом Вальтером, который поторопился открыть свой ресторанчик у ворот замка, едва только появились первые посетители.
На прошлой неделе Вильма приступила к следующему этапу реставрации – к восстановлению сторожевых башен. Так что внезапный отъезд Ури, да еще на неопределенное время, сильно ее подкосил. По-честному, ее следовало бы заранее предупредить об отъезде, но ему велено было хранить все в строжайшей тайне. Он, правда, усердно изобретал разные малоубедительные предлоги, стараясь отсрочить начало работ, однако Вильму, которая двигалась к цели неуклонно, как бульдозер, непросто было отклонить от намеченного курса. Когда он, наконец, решился сообщить ей, что должен уехать срочно и неясно на сколько – домой, в Израиль, по таинственным семейным обстоятельствам, – она пробуравила его своими пронзительными кошачьими глазами и спросила:
– Ты ведь не сегодня решил уехать, правда?
– Решил как раз сегодня, – честно отвечая на ее взгляд соврал он.
– Но задумал давно? – настаивала она. – И потому морочил мне голову всякими глупостями. Почему было не сказать мне прямо?
– Я надеялся, что обойдется.
Вильма вздохнула и склонилась над расстеленным на столе графиком работ. Ури виновато следил, как она водит пальцем по четко расчерченным им самим клеткам – глядеть через ее плечо было удобно, потому что последнее время она стала стричься совсем коротко и ее бледные немецкие волосы, ничуть не заслоняя, стояли щеточкой вокруг ее маленькой головки. Поколдовав над графиком минуту-другую, она взяла красный карандаш и решительно перечеркнула все, что было намечено на ближайшие две недели.
– Боюсь, без тебя это все будет нереально. Если бы ты предупредил меня хоть за несколько дней, я, может, нашла бы на это время кого-нибудь другого.
– Никого бы ты не нашла! Ты отлично знаешь, что я незаменим, – попытался отшутиться Ури, прекрасно понимая, как он ее подводит.
Воспоминания об этом разговоре так поглотили его, что он даже не заметил, как самолет оторвался от взлетной полосы. Он очнулся только, когда их хорошенько тряхнуло и за окном заскользили золотистые перистые облака, косо освещенные заходящим солнцем. Дни стояли длинные, летние, и пока они летели над Францией, облака куда-то рассосались, так что сквозь клочковатую сизую дымку, стелющуюся между землей и самолетом, можно было различить ленточную структуру французского земельного хозяйства.
Над Францией Ури никогда раньше не летал, а из окна поезда все выглядело иначе. Любопытно было разглядывать с большой высоты крошечные полоски разных оттенков зеленого цвета, густо исчерченные вдоль и поперек тонкими линиями дорог. Очень скоро полосато-зеленая ткань земельного покрова оборвалась, сменившись серебристой гладью Ла-Манша в желтой оторочке пляжей. А за Ла-Маншем под крылом самолета стремительно начала разворачиваться Англия, тоже зеленая, но кроме цвета ничем не похожая на Францию. Лоскутки всех возможных оттенков зелени были здесь выкроены овальными лепестками и сгруппированы вокруг каких-то таинственных центров в причудливые розетки разных размеров, произвольно наложенные одна на другую.
